Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я всё же считаю, что надо держать оборону, — вмешался ярый сторонник Литвы боярин Иван Афанасьев, полный, солидный человек с длинной нестриженной бородой. — Конечно, свобода усилий требует, сама по себе не приходит, за неё постоянно надо сражаться. Стены у крепости прочные, пушек много, народу полно сбежалось, неужто не выстоим?
— Что ты говоришь? — удивился осторожный боярин Никита. — Да в городе того гляди голод начнётся, а ты про оборону!
— Так ведь и Иоанну продукты с неба не падают. Они всё в округе пожгли, а войск — туча, и все тоже есть просят, они-то разве смогут тут долго простоять?
— Им-то есть откуда привезти, а нам откуда? — стоял на своём Никита. — Ещё один-два дня, и голодный народ все твои собственные амбары разнесёт — тогда посмотрим, как ты сам перед угрозой голода запоёшь! Лучше спастись смирением, чем погибнуть от упрямства.
— Так, может, пока не поздно, послать обозы на Север, закупать продукты, денег мы не пожалеем? — осторожненько вмешался в разговор Пимен, по-прежнему обряженный в чёрную рясу.
— Да ты уж, отец святой, сиди да помалкивай, пока тебя назад в темницу не отправили, — обрезал его раздражённый Афанасьев. — Хватит нам самим себе-то врать. Даже если мы и вышлем обозы, пока они вернутся, тут уж войска вокруг стоять будут московские. Сторожа сообщают: со всех сторон сила на нас движется. То-то они тебе спасибо за продукты скажут — поклон отвесят.
— Ну так есть потайные подземные ходы, можно по ним что-то доставлять...
— Через эти ходы много не натаскаешь, да и хватит уж о том! Надо решать: будем или не будем собирать посольство к великому князю, если будем, то когда и кого, на какие условия соглашаться — вот сейчас о чём думать надо, а не об обозе твоём, — накинулся на Пимена и Никита Ларионов.
— Может, за владыкой послать? Без него тут не обойдёшься!
Словно подслушав их, в дом Марфы явился и сам Феофил. Бояре встали дружно, все поклонились ему, хозяйка подошла за традиционным благословением.
Владыка, перекрестив её, отодвинул от стола свободный стул — так, чтобы было видно всех присутствующих, и осторожненько присел на него, держа перед собой тяжёлый, разукрашенный инкрустацией посох.
— Я посылал за тобой, — склонил он голову в сторону степенного посадника, — мне сказали, что ты сюда отправился, ну и я за тобой. Дело срочное. Народ волнуется, требует замирения с Иоанном Васильевичем. Я, признаться, склоняюсь к тому же. Никого ведь Иоанн не пощадит, коль не покаемся.
— Может, на вече вопрос обсудить ещё раз? — всё ещё на что-то надеясь, предложила Марфа.
— На вече?! Сейчас только не хватает собрать вместе этот обозлённый народ, они тебе весь Ярославов двор разгромят и нас заодно, — заметил до того молчавший посадник Фома Андреевич Курятник — умный, грамотный боярин, сохранявший всё это неспокойное время нейтралитет и молчание.
В этот момент раздался тихий стук в дверь, и на пороге появилась взволнованная, со слезами на глазах, служанка Лизавета.
— Госпожа моя, прибыл ваш посыльный из Русы с вестями.
Марфа тут же поняла, о чём она говорит, но вовсе не хотела верить мысли, которая пронзила её: с сыном — беда!
— Что, что случилось? — взволнованно и громко спросила она, но Лиза давилась от слёз и молчала. И тогда Марфа почти крикнула не своим голосом:
— Давай сюда посыльного, немедленно!
Лизавета отошла в сторону, и на пороге появился молодой невысокий парень с неприметным лицом, которого она уж несколько дней назад отправила на разведку. Избегая смотреть на хозяйку и теребя свою шапчонку в руках, он промолвил:
— Несчастье, госпожа, стряслось... — И тоже замолчал.
— Да не терзай ты мне душу, говори, что? Ранен мой Дмитрий? В плен попал? — она всё ещё надеялась, что он жив, хотя сердце уже подсказывало: хуже, всё ещё хуже!
— Нет, госпожа, нет больше нашего Дмитрия!
— Неправда, неправда, — шептала Марфа, вставая из-за стола, — неправда, ты ведь мог ошибиться, тебя могли обмануть, ты же сам не видел?!
— Видел, госпожа, в том и дело, Иоанн, узнав, что Новгород не хочет на мировую идти, приказал ему и ещё троим нашим воеводам головы отрубить. Я к тому времени как раз до Русы добрался, у родных остановился, всех согнали на казнь смотреть. На моих глазах и отсекли ему голову.
Марфа стояла словно каменная, лишь по лицу её текли живые обильные слёзы.
— Уйди, — прошептала она слуге, но едва тот повернулся, чтобы исполнить её приказ, она остановила его: — Стой! А говорил ли что-то мой Дмитрий перед смертью, как вёл себя?
— Ничего не говорил. Молча перекрестился и положил голову на плаху, ему даже руки не связывали. И всё.
— Иди, — снова прошептала Марфа и медленно, истекая слезами, села на стул.
— Оставьте меня, бояре, — проговорила она, наконец, обратившись к застывшим вокруг гостям. — Поступайте, как знаете. Мне теперь всё равно...
На следующее утро, погрузившись на суда, двинулось в сторону великокняжеской ставки многочисленное новгородское посольство во главе с архиепископом Феофилом, наделённое всеми правами для переговоров и принятия решений. Всем городом собирали серебро и дары для подношения победителям. Несколько больших судов-учанов заполнили добром чуть не до краёв. Немало пришлось раскошелиться и Марфе, как одной из главных зачинщиков смуты. Долго добираться им не пришлось, великий князь со своим воинством был уже у Коростыня, в устье Шелони. Посадники, тысяцкие, представители от жителей всех пяти концов Новгорода плыли молча и сосредоточенно. После известия о казни четырёх их посадников они могли ожидать от Иоанна любых неприятностей. Втайне многие из них побаивались и за самое дорогое, что было у каждого из них, — за свою жизнь. Конечно, новгородцы подстраховались: они позаботились о том, чтобы среди послов оказались лишь те, кто держал сторону Москвы и не был замечен в измене.
Пожалуй, ничего не боялся лишь сам Феофил. Он был уверен, что Иоанн никогда не узнает о его подписи на письме к Казимиру, на копиях её не было, а в остальном совесть его была чиста, долг он свой не нарушил, перед Богом был прав. К тому же Иоанн ничего не мог с ним сделать без церковного суда.
Войско великокняжеское и сам он расположились в