Богоматерь лесов - Дэвид Гутерсон

Не меняя позы, он небрежно и ловко ввел себе наркотик. Она чувствовала только одно — тяжесть его тела. «В шестой же месяц, — вновь заговорил он, — послан был ангел Гавриил от Бога в город Галилейский, называемый Назарет, к Деве, обрученной мужу, именем Иосифу, из дома Давидова; имя же Деве было Энн, да, детка, представь себе, так оно и было», — и он задвигал тазом.

Когда он издал глубокий горловой звук и из глаз у него хлынули слезы, она решила, что пришло время вырваться на свободу. Но он по-прежнему держал ее за волосы. «Джерри Ли Льюис тоже любил ребенка, — сказал он, — и за это его уничтожили. У Элвиса тоже была своя Лолита. Все мужики заглядываются на четырнадцатилетних, иначе они просто не могут. Во всяком случае, в нынешнем обществе. Все эти лицемерные старые пердуны со своими морщинистыми женами только прикидываются, что им не хочется трахнуть юную, нежную девочку. Думаешь, индейцы и негры, те, что охотились в джунглях и прериях, не трахали крохотных, упругих, гладких кошечек? Нет, именно они-то и были нужны воинам и охотникам, Энн. Дикарям было наплевать, они делали все, что требовало их мужское естество, и они не боялись пройти долиною смертной тени, когда воевали с другими племенами. Черт, — сказал он, все еще не отпуская ее, — до чего же это приятно!»

«Моя детка, я хочу тебя забыть, — пропел он невыносимо фальшивым тенором прямо ей в ухо. — За любовь нередко могут осудить». Он прикрыл глаза и разрыдался.

Каждый раз, кончив, он плакал, а потом смеялся. Так уж он был устроен. «Если расскажешь матери — убью, — пригрозил он. — Можешь говорить ей все что хочешь. Но если ты это сделаешь, будь уверена, я улучу момент до того, как сюда подоспеют копы, и перережу тебе глотку, сучка. Это случится, прежде чем на меня наденут наручники».

Она ничего не сказала. Она не сомневалась, что Марк Кидд, на это способен, и боялась, что он убьет ее. Поэтому в сентябре, когда воздух был еще сухим, а ветер заманчиво теплым, она сбежала из дома. Первую ночь она провела на вырубке, свернувшись клубочком на покрытом плесенью сиденье машины, которую она купила на накопленные деньги, рядом лежали топорик и мачете. Из-за плесени она снова начала чихать, но ингалятор был пуст. Она высморкалась и приняла антигистаминную таблетку. В лесу она нашла несколько трюфелей и немного черники. По дороге ей попались камбоджийцы, которые не говорили по-английски, и несколько безработных лесорубов. Двое мужчин пилили поваленный кедр. Увидев Энн, они забеспокоились. «Наверное, у них нет разрешения на вырубку», — решила она. «Давай, сучка, иди своей дорогой», — сказал один из них. Отойдя чуть подальше, она бросилась бежать. Она начала воровать и делала это дерзко, средь бела дня: канистра бензина, радиатор, стерео, рюкзак, упаковка пива, плащ, запаска, домкрат. В Юджине она уселась на улице, повесив на грудь табличку: «Помогите! Не имею средств к существованию». Собрав немного денег, она отправилась к врачу. Она ощущала сильное жжение в промежности, к тому же у нее появились странные выделения. Оказалось, что у нее дрожжевая инфекция и к тому же герпес. Марк Кидд оставил ей свою визитную карточку.

В туалете туристского городка она нашла карманную Библию и сунула ее в нагрудный карман куртки. Она читала ее по вечерам у костра, вытирая нос платком. Это помогало скоротать время, а в маленьких городках в дождливые дни она читала Библию, сидя в библиотеках. В одной из библиотек она украла катехизис. Как-то раз она попала в читальный зал организации «Христианская наука». Там один из сотрудников подарил ей сборник Евангелий. Она начала сожалеть о своем аборте в прошлом году. Убив ребенка, которого сделал ей Марк Кидд, она своими руками отправила его в чистилище. Энн прочла книгу «Письма из Меджугорья», а в букинистическом магазине ей попался «Католический альманах» за 1986 год и книга о христианском исцелении. В октябре она остановилась у озера Кресент и собирала грибы мацутаке. Ей удалось неплохо заработать, но все деньги ушли на ремонт машины, которой требовался, во-первых, водяной насос, а во-вторых, генератор. Она обнаружила, что, если не вступать в разговоры и не снимать капюшон, мужчины обходят ее стороной. Необщительных и странных никто не трогает. Энн стала понимать ведьм. Чтобы выглядеть еще более странной, она обрезала волосы. Каждый вечер она сидела у костра. Она послала домой открытку, где было написано: «Марк Кидд бальной насильник мама диржись от него падальше».

Не реже раза в неделю она принимала псилоцибин. Теперь ее галлюцинации носили религиозный характер, образы, которые ей являлись, окружал нимб. Она уезжала все дальше и дальше от дома. Одно время она подумывала вернуться в Орегон, но ее тянуло на север. Калифорния казалась ей опасной, Вашингтон — успокаивающим. Лучше всего она чувствовала себя в лесу. В Вашингтоне часто шел дождь, он висел в воздухе мягкой, обволакивающей пеленой. С неделю Энн жила на берегу океана. Здесь она прочла «Исповедь» Августина Аврелия и «Мертвую зону» Стивена Кинга. На пляже с ней попытался познакомиться студент колледжа. Он сказал, что поступил в Университет Пеппердайн, но решил устроить себе каникулы и попутешествовать. Она читала, но он не уходил. Она видела, что он собой представляет. Открытый и искренний, посещает занятия, думает о будущем, прогулка на пляж для него обычное развлечение; может быть, он присматривает себе новую доску для серфинга и наверняка надеется подцепить девчонку, чтобы переспать. Он был далеко от дома и считал себя крутым и взрослым, но серьга у него в ухе выглядела смешно и нелепо. Когда он обнял ее за плечи, она обернулась и сказала: «Изыди, сатана». В его глазах промелькнула тень сомнения. «Изыди», — повторила она, и он поднялся и зашагал прочь.

Упоминание дьявола возымело успех, и это ее встревожило. Она отправилась в католическую церковь в Абердине — в этом городе, насколько ей было известно, родился Курт Кобэйн[18]. Она вспомнила, как сидела в Интернете, когда училась в школе, — предполагалось, что она собирает материал для работы по Эдгару По, но вместо этого она читала предсмертное письмо Кобэйна: «Во всех людях есть что-то хорошее; мне кажется, я просто слишком люблю людей, я люблю их так сильно, что мне грустно, чертовски грустно». Приблизившись к алтарю, Энн преклонила колена. Над алтарем висело распятие. Она поднялась, подошла поближе, дотронулась до него и положила пальцы в рот. На вкус они были солоноватыми, как водоросли. «Господи, — сказала она, — искупи мои грехи». Она была под действием псилоцибина, и в эту минуту оно достигло апогея. Энн положила руку между ног и рассеянно прикоснулась к промежности. Это вызвало у нее приятное, успокаивающее чувство; оно принадлежало только ей и никому другому. Она сняла капюшон и легла на пол. В сводчатое грязное окно светило солнце. Она согрелась и задремала. Во сне ей привиделось, что три женщины заталкивают ее в дверь в каменной стене, а по лесу мчится свора собак, покрытых пеной, тщетно ища укрытие от надвигающейся грозы. Это было все, что она запомнила. Единого сюжета не складывалось. Тем не менее она была убеждена, что, если забытые эпизоды сохранились у нее в памяти, связь можно восстановить. Здесь явно был какой-то смысл, постижимый разумом, дело было не в образах. Она пыталась вспомнить этот смысл, но не могла, и ей становилось все тревожней. Вокруг нее образовалось пустое пространство, своего рода защитный кокон ее собственного изобретения, и она знала, как сохранить его. У входа в церковь она взяла несколько листовок и брошюр: «Как стать хорошим католиком», «Таинство покаяния и радикальное изменение», «Нравственные проблемы человеческой жизни», «Как читать Розарий». Она положила их в машину, на заднее сиденье. Она купила четки и повесила их на зеркало заднего вида. Еще она купила распятие для приборной панели, в сумерках оно светилось янтарно-желтым светом. Она даже вспомнила какую-то дурацкую песенку из тех, что слушали на стерео странные приятели Засони Джейн под вино и марихуану: «Мне не страшен дождь и ветер ледяной, мой пластмассовый Иисус всегда со мной». Или что-то в этом роде.