Антимавзолей - Андрей Воронин

– Ошибка исключена? – упавшим голосом уточнил Федор Филиппович.

– Абсолютно! У них все разное – строение ДНК, даже группа крови... В заключении все написано. Теперь вашему самозванцу не отвертеться, можете смело его сажать. Не понимаю, как у него хватило наглости дать согласие на экспертизу.

– Ну, почему же обязательно наглости? – Федор Филиппович почмокал леденцом, борясь с желанием выплюнуть эту гадость в урну. – Он искренне верит, что приходится Владимиру Ильичу внучатым племянником.

– Жаль его разочаровывать, – без капли сочувствия в голосе сказал лаборант. – Но недаром сказано: Платон мне друг, но истина дороже! Ну, будьте здоровы, генерал!

– И вам того же, – сказал Федор Филиппович. Он был рад, что лаборант уходит: ему все время казалось, что от одежды молодого человека попахивает формалином и еще чем-то неприятным – уж не мертвечиной ли?

Проводив взглядом фигуру в медицинском халате, Федор Филиппович вынул из кармана пиджака сотовый телефон и набрал номер Слепого. Когда в трубке потянулись длинные гудки, он спохватился и с удовольствием, выплюнул леденец в носовой платок, а затем вытряхнул его в урну.

– Дрянь дело, Глеб Петрович, – сказал он, когда Сиверов взял трубку. – Анализ дал отрицательный результат, так что придется тебе встретиться с этим Телятниковым. А вдруг он именно тот, кого мы ищем? Во всяком случае, другого варианта я пока не вижу.

– Понял, – лаконично ответил Слепой и прервал соединение.

Федор Филиппович спрятал телефон и принялся задумчиво шарить по карманам в поисках сигарет, которых там не было. Он нашел только пакетик с леденцами. Вынул его из кармана, некоторое время разглядывал, словно пытаясь понять, что это за штука, а потом раздраженно швырнул в урну. Легче ему от этого не стало. Самоуверенный лаборантишка даже не знал, какая бомба лежала в синей пластиковой папке. Отрицательный результат анализа ДНК означал, что кто-то уже давно и упорно врет: либо Зимин с его коллекцией справок, либо те, кто утверждает, будто в мавзолее на Красной площади лежит тело Владимира Ильича Ленина. Проще всего было бы объявить Зимина самозванцем, но в свете уже известных генералу Потапчуку фактов Зимин таковым не выглядел. Ах, как было бы хорошо, если бы анализ дал положительный результат! Тогда, по крайней мере, было бы ясно: в мавзолее лежит Ленин, Зимин – его родственник, письмо, датированное пятьдесят четвертым годом, – фальшивка, а убийца – обыкновенный маньяк, тронувшийся умом после прочтения дурацкой, высосанной из пальца заметки в "Московской сплетнице"...

Увы. Федор Филиппович тяжело вздохнул, поднялся со скамейки и, вяло помахивая портфелем, двинулся к своей машине.

* * *

Виктор Иванович Телятников был человеком верующим. Крестился он совсем недавно и, прямо скажем, под влиянием широко распространившейся моды на православие; веровал Телятников истово, а временами – увы, увы! – даже и демонстративно. Он всегда крестился, завидев храм, независимо от того, шел пешком или вел машину. Пару раз из-за этого Виктор Иванович едва не угодил в аварию, но креститься, сидя за рулем, не перестал – в конце концов, все в руке Божьей, и, если, осеняя себя крестным знамением, архитектор Телятников разобьет машину или даже собьет какого-нибудь раззяву, значит, на то была Божья воля.

Он никогда не проходил мимо нищего, не подав ему какой-нибудь мелочи, и даже испитые бомжи, стреляющие деньги у входа в гастроном, всегда могли рассчитывать на его благосклонность. Они давным-давно выразили бы Виктору Ивановичу свою признательность, прирезав его в темной подворотне и обобрав труп до нитки, но в магазин Телятников приезжал на машине, а за ней не очень-то угонишься, даже если очень хочется.

Виктор Иванович не ждал благодарности от людей; он рассчитывал, что его добрые дела зачтутся ему во благовремении, в глубине души полагая свое благочестие чем-то вроде страхового полиса. Некоторые его знакомые посмеивались – кто в кулак, а кто и в открытую, – когда, завидев церковь, архитектор Телятников останавливался, снимал шапку и, оборотившись к храму лицом, троекратно осенял себя крестным знамением. Однако даже самые ярые насмешники признавали, что человек он неплохой, безвредный и что креститься на церковь, как ни крути, все-таки не самое плохое хобби.

Помимо того, что Виктор Иванович являлся православным христианином и великолепным специалистом, он был бережлив, предусмотрителен, осторожен и даже слегка трусоват. Последняя потасовка с его участием состоялась, когда ему было четырнадцать лет, и он вспоминал о ней как об одном из самых ярких и героических событий в своей жизни – прошлое, в особенности юность, всегда рисуется нам в некоем романтическом ореоле, и чем беднее событиями оно было, тем большее значение приобретают эти события впоследствии. От нынешних же неприятностей и бед, которых у Виктора Ивановича, как у любого бизнесмена, могло бы быть немало, его надежно оберегали деньги, влиятельные знакомые, которые по первому звонку могли уладить любую проблему, а также неукоснительное соблюдение всех писаных и неписаных законов и правил. Виктор Иванович Телятников никогда в жизни не преступал закон: если в этом возникала очень уж острая необходимость, за него это делали другие – кто за деньги, а кто и просто из дружеского расположения. Как не помочь человеку, построившему для тебя роскошный дом, и не просто дорогой, а уникальный – такой, какого нет больше ни у кого на всем белом свете?

Семья у Виктора Ивановича была небольшая: он сам, жена-домохозяйка, всегда вовремя подававшая сытный ужин и не перечившая мужу ни словом, ни делом, ни даже взглядом, и дочь – не красавица, но умница, выпускница архитектурного института, любимица отца, отвечавшая ему полной взаимностью. Царившее в семье Телятниковых благополучие было прямо-таки хрестоматийным – некоторые даже не верили, что так оно на самом деле и есть, но, приглядевшись, неизменно с огромным удивлением убеждались, что с этим делом у Виктора Ивановича и впрямь полный порядок.

Словом, к сорока, пяти годам жизнь архитектора Телятникова окончательно образовалась, устоялась и покатилась вперед, к светлому будущему, как поезд по рельсам, никуда не сворачивая и не принося никаких сюрпризов, кроме приятных и, чего греха таить, ожидаемых. Виктор Иванович был одним из тех крайне немногочисленных индивидуумов, которых целиком и полностью устраивает все: и они сами, и близкие, и жизнь, и то место, которое им удалось в этой жизни занять. Можно сказать, что он был счастлив, и, наверное, именно по этой причине многие находили его довольно скучным типом – а как еще назовешь человека, который всем доволен и категорически не хочет никаких перемен, даже самых незначительных?

Как раз поэтому находка на участке Георгия Луарсабовича Гургенидзе основательно испортила архитектору настроение. Раз уж их все равно угораздило напороться на этот чертов бункер, то пусть бы в нем и впрямь оказались какие-нибудь ржавые снаряды или даже емкости с нервно-паралитическим газом! Тогда оставалось бы только вызвать специалистов, дождаться, пока они вывезут с участка всю эту дрянь, и со спокойной душой продолжать начатое дело.