Море света - Шей Шталь

Это расстраивает меня, поэтому я продолжаю:

— Я поняла. Вопросов о твоем брате не задавать. По крайней мере, скажи мне, что ты не женат. — Он ничего не говорит. Ни единого чертова слова. — Вот как, — я усмехаюсь, вскидываю руки и поворачиваюсь, чтобы уйти. Нахер этого парня. Я не играю в его глупые игры.

Не успеваю сделать и двух шагов, как он останавливает меня, схватив рукой за локоть. Меньше чем через секунду прижимает меня к себе, и я ударяюсь спиной о кирпичную стену бара.

Линкольн выгибает бровь в ожидании моих действий. Я не двигаюсь. Жду, когда он заговорит. Он вздыхает, его грудь касается моей. Поглаживая большим пальцем мою щеку, он наклоняет голову набок. Я испытываю смущение под его пристальным взглядом. Мы тяжело дышим, и я вдруг осознаю, что Линкольн несомненно не хочет, чтобы я уходила.

Сглатываю, пытаюсь подобрать слова, но ничего не приходит на ум. Я очарована нашим моментом. Он скрывает часть своей жизни. Она неприкасаемая. Потому что что-то в его прошлом пошло не так, как планировалось. Его доверие подорвано. Но я здесь не для того, чтобы снова заключать соглашения или делать ставки на любовь. Я не хочу, чтобы меня боготворили.

Линкольн медленно вдыхает, с трудом.

— К тебе домой или на лодку? — спрашивает он, его слова звучат хрипло и восхитительно, глаза горят, глядя на мое лицо. Невольно на меня влияет каждое его слово, каждое движение — все, что связано с этим чертовым парнем, — я бессильна перед ним.

Открываю глаза, сбитая с толку. Дыхание создает облачко возле наших лиц. Мы стоим в тишине, Линкольн ищет ответа в моем взгляде, а я смотрю на него так, словно он сошел у ума.

— Почему?

Он наклоняется так близко, что наши рты почти соприкасаются, его глаза горят. Слова, произнесенные его грубым голосом, находят отклик в глубине моей души:

— Не веди себя так, будто тебе ничуть не любопытно, чего хочет такой мужчина, как я. — Его пальцы прокладывают путь от щеки к моей челюсти, приподнимая подбородок так, чтобы наши глаза встретились. — Держу пари, что эта узкая маленькая киска становится влажной при одной мысли об этом.

Иисус.

Христос.

Размыкаю губы, мое тело полностью настроено на него. Живот сжимается от предвкушения. Мне хочется крикнуть ему в лицо: «Что, черт возьми, с тобой не так?» и в то же время умолять рассказать мне обо всех своих тайных желаниях, потому что я знаю, что они у него есть. Посмотрите, как Линкольн следит за каждой моей реакцией на его прикосновения, у него есть гребаные секреты. У него есть желания, и, бл*дь, я умираю от любопытства узнать все пикантные подробности.

Мне нужно какое-то время, чтобы обрести дар речи, желая сказать ему «нет», но также знаю, что это не то, чего я хочу.

— Твоя лодка, — раздраженно заявляю я, выпрямляясь. — Ты снова запихнешь меня в шкаф?

Линкольн делает шаг назад и вдыхает, уголки его рта изгибаются в едва заметной улыбке.

— Возможно.

— Удивительно, почему я этого ожидаю? — поддразниваю я, наше настроение улучшается, но, тем не менее, между нами ясно чувствуется необузданное желание.

С его губ срывается тихий смешок. Пожав плечами, Линкольн кивает головой в сторону доков, но ничего не говорит в ответ.

Я что, должна угадывать, о чем он думает?

Он начинает идти без всякого предупреждения. Ладно, следую за ним. Мы переходим улицу, спускаемся по ступенькам, ведущим к докам. Линкольн идет впереди меня, туман расступается перед ним, как толпа перед рок-звездой, выходящей на сцену. Это безумие. И красиво. Смотрю на небо. Луна висит низко, как будто вот-вот упадет на нас. Я уставилась на нее, пытаясь вспомнить, видела ли когда-либо такую большую, яркую, завораживающую луну. Волны плещутся о доки, создавая неустойчивую почву подо мной.

Линкольн останавливается, и я врезаюсь ему в спину, не заметив, что мы у его лодки.

— О, упс, — бормочу я.

Смешок слетает с его губ, он поворачивается, протягивая мне руку. Я пялюсь на его протянутую ладонь. Когда я не беру ее, он фыркает, склонив голову набок, словно пытаясь меня понять. Забавно.

— Если только ты не хочешь снова поплавать, — добавляет Линкольн, бросив взгляд на воду.

— Ты пытаешься сделать меня мокрой? — Я ни за что на свете не проведу еще одну неделю в больнице, но потом осознаю, что только что сказала.

Он сверкает широкой улыбкой.

— Сладкая, мы с тобой и так знаем, что мне и пытаться не нужно, — отвечает Линкольн, и его раскатистый тембр голоса вибрирует во мне.

Мое дыхание учащается, вытягиваю руку из кармана куртки и касаюсь его ладони. Ощущение моей руки в его, тепла, собственничества — и из-за всего этого мой пульс зашкаливает. Наши взгляды встречаются: его — задумчивый, мой — любопытный. Линкольн замирает, вообще не двигается. Как и я. Есть что-то особенное в том, как он держит меня за руку. Словно он знает, что мы поступаем неправильно, но не может ничего с собой поделать.

А потом он начинает идти и разрушает момент, потянув меня за собой на лодку резким движением. С этого момента наступает безумие. Линкольн заталкивает меня в каюту, ногой захлопывает за собой дверь и срывает с себя куртку, а за ней следует фланелевая рубашка.

Я, очевидно, снимаю одежду недостаточно быстро, потому что он поворачивается ко мне и скользит руками под мою куртку, остановившись на бедрах.

— Ты раздеваешься слишком долго.

— Не знала, что это гонка.

Линкольн снова прижимается к моим губам, а затем проводит по ним языком. Выдохнув ему в рот, предоставляю доступ. На вкус он как дым и виски — смертельное сочетание, и этот парень именно таким и является. Немного грубый, немного сладкий и очень плохой.

Желая взять ситуацию под свой контроль, я прерываю поцелуй и снимаю куртку. Он наблюдает, тяжело дыша, быстро двигает руками, пытаясь мне помочь. Я давлю на его грудь, подталкивая к дивану.

— Я могу раздеться сама.

А потом пытаюсь быть сексуальной, но не знаю как. Расстегнув джинсы, стягиваю их, понимая, что сначала надо было снять обувь, и бросаю это дело, когда Линкольн смеется.

— Позволь мне. — Наклонившись вперед, он сначала снимает футболку, которая была под его фланелевой рубашкой, а затем постукивает по краю дивана. Расположив мои ступни между своих ног, осторожно скользит руками от моих коленей к лодыжкам.

Пристально изучаю каждый дюйм его обнаженной кожи. Его костяшки пальцев, руки и предплечья покрыты шрамами. Без сомнения, это результат его рода