Превращение в зверя - Надежда и Николай Зорины

— Да-а, интересная картина получается. — Андрей закурил и, скосив глаз на вскинувшегося Вениамина, поспешил от компьютера прочь, к форточке, которая так и осталась открытой. Некоторое время он курил молча, переваривая информацию.

— Знаешь, — заговорил он наконец, — если эта клиника действительно существует, а мы о ней до сих пор ничего не знали и в Интернете, как я понимаю, ты ничего не нашел, значит, это сугубо секретное, чтобы не сказать подпольное, заведение. Это и хорошо, и плохо.

— Чем же это хорошо? — хмуро спросил Вениамин.

— Тем, что почти наверняка именно там наши пропажи: Кирюшина номер один и Кирюшина номер два. Одна на лечении у своего дядюшки, другая… Не знаю пока зачем. Одно ясно: для чего-то ему нужны двойники. Думаю, не только наша Елена стала таким дубляжем — скорее всего, это целая система.

— А чем же плохо?

— Да как ты не понимаешь? Если это такое засекреченное заведение, нам туда просто так не попасть.

— Можно подключить Бородина.

— Можно-то можно, только что мы ему скажем? У нас ведь пока одни только предположения. Да и потом… скорее всего, и ему не попасть — нужны очень серьезные основания. Думаю, это закрытое заведение находится под очень основательной защитой, и не важно, кто у них крыша: государство или бандиты.

— Ну ты махнул! При чем же здесь бандиты?

— Все может быть. Мы не знаем, как он открыл клинику, на каких основаниях. Но как бы там ни было, уверен, охрана у них дай бог.

Вениамин подошел к Андрею и тоже закурил.

— Знаешь, я вот все думаю и никак не могу понять. — Он сделал глубокую затяжку, с шумом выдохнул дым. — Мы совсем сбросили со счетов убийство мужа Кирюшиной…

— Да думал я об этом! Тоже понять не могу, никак оно никуда не вписывается! И так пытался его пристроить, и этак — просто лишний элемент какой-то. А между тем понимаю, что убийство это напрямую связано и с пропажей Кирюшиной, и со всем остальным. Не знаю, не получается!

— И у меня не получается. Вообще какая-то странная фигура. Может, он и есть основное звено, и, пока мы его не поставим на место, не сможем собрать всю головоломку.

— Может быть, может быть. Черт! — выругался Андрей и затряс рукой — задумавшись, он обжегся сигаретой. — На Самсонова надо выходить, по-любому.

— Да как ты на него выйдешь? Вряд ли он, если мы про клинику правильно вычислили, спокойно поживает в той квартире, в которой прописан. Наверняка там, в Заречном, при клинике и обретается. Сам же говоришь: засекречено, охрана, туда не попасть.

— Но попытаться стоит. Дениса пошлем, пусть проверит, живет в этой квартире кто-нибудь или нет. А там посмотрим… — Андрей вдруг замолчал, прислушиваясь, — где-то совсем близко, но очень приглушенно зазвучала мелодия. Знакомая мелодия, очень знакомая… Да ведь это же тарантелла, понял он и отчего-то испугался. Подобное было уже однажды… недавно. Вот точно так же приглушенно звучала эта тарантелла. Когда? Где? — Что это? — шепотом, чтобы не спугнуть мелодию, спросил он Вениамина, и его прямо-таки передернуло от какого-то щекотного ужаса: и так было, он тогда тоже боялся спугнуть…

— Кажется, телефон. Ты чего, Андрюха?

Андрей зажмурился, прислушиваясь изо всех сил, прошелся по комнате, словно слепой: мелодия то удалялась, то приближалась. На мгновение смолкла совсем и опять вернулась. Ощупью он дошел до сейфа, приложил ухо к дверце: вот она, нашел, поймал! Открыл сейф и натолкнулся на сумку Кирюшиной. И опять содрогнулся, рывком выхватил сумку, секунду постоял так, не понимая, что со всем этим делать. Наконец догадался, вытащил телефон, нажал на «прием».

— Андрей Львович? — вопросила трубка испуганным мужским голосом.

— Да. Кто это? — не менее испуганно спросил Андрей.

— Мне нужно с вами срочно встретиться. Мне… нам необходима ваша помощь.

— Кто это? — повторил Никитин.

— Мое имя ни о чем вам не скажет, но, если хотите… Меня зовут Владимир Анатольевич. Самсонов Владимир Анатольевич.

И вот когда наконец до меня дошло, я засмеялся. Шантажист вздрогнул от моего смеха. Ах нет, он ведь не шантажист, он совсем не шантажист, он… Как я мог принимать его за шантажиста, как мог его бояться? Этот ничтожнейший человечишка сам все это время боялся — меня, моего отказа. Он от меня всецело зависим, и не только он — все, все они! Я хохотал, хохотал и никак не мог остановиться. Просто изнемогал от смеха. Мне даже стало немного дурно. Не в силах устоять на ногах, повалился на кровать. В глазах потемнело, как перед обмороком, сердце зашлось… На полу, скорчившись, изнемогал мой отец: у него-то уже сил не осталось на полноценный смех, он только конвульсивно подрыгивал ногами и судорожно, толчками, выдыхал хохот, почти беззвучно. Вот, значит, какую штуку он отмочил напоследок. Я думал, месть, я думал, записка, я думал, он не простил, я никак не мог понять, чего он от меня хочет. А все так просто, все так здорово, все так невероятно! Я — царь. Нет! Я — император. Но ведь это же было так очевидно! Почему я не мог понять? Ни намеки отца, ни цель этого псевдошантажиста. Вон он сидит в углу на моем изношенном стуле, которого я раньше так стыдился, и робко улыбается, не осмеливаясь принять участия в нашем смехе. Но почему я все же не мог понять раньше? Отец прикрывал ответ рукой, как подловатый школьный товарищ по парте. Я пытался заглянуть, подсмотреть, но он не давал: посмеивался про себя и не давал. Почему же он не давал, если сам хотел, чтобы я знал ответ? Ведь он для меня написал этот ответ? Даже шифр сейфа нацарапал на стене (я видел эти цифры, давно увидел, еще когда перестилал постель, но только не мог понять их значения). Да потому что подлый! И потом, он ведь должен был как-нибудь отомстить. Не мог ведь совсем уж, без всяких условий, без испытательного срока, без наказания, сделать такой подарок. Я уверен, он и дальше будет меня держать под контролем, ходить за мной по пятам, ожидая, что сделаю ошибку. И смеяться, смеяться, радуясь моей ошибке, злорадствуя: я всегда говорил… Ну нет! Ошибок больше не будет. Теперь не будет.

— Дмитрий Семенович, нам пора ехать, — подал голос ничтожнейший и опять улыбнулся робко.

Я поднялся с кровати. Отец встал с полу, отряхнулся, поглядывая на меня насмешливо-хитро и все же уже почти как на равного, подошел к шкафу, постучал пальцем по дверце. Ах да! Мне же нужно переодеться!

У меня есть костюм, прекрасный дорогой костюм. Я купил его для свиданий с нею. Только для свиданий, не зная, что он станет моей обычной рабочей одеждой. А сейчас предстоит и свидание, и работа. Да, сначала работа.

Костюм, рубашка, носовой платок, другое белье… Попросить его выйти или мне перед ним-то стесняться не стоит? Господа не стыдятся своих слуг. Нет, все же как-то неловко.

Я на него только посмотрел, а он уже все понял — послушно вышел в коридор. Неплохо бы принять душ. Да нет, совершенно необходимо принять душ, ведь мне предстоит не только работа, но и свидание. И главное — свидание.