Банкротство мнимых ценностей - Олег Рой

Какая-то часть души Галины все еще ждала Юру, не могла его забыть, но разумом женщина понимала, что это напрасные надежды. Со временем исчезли и они. Тем более что она знала – Юры нет в Москве, он служит где-то за границей, то ли в ГДР, то ли в Чехословакии.

Как-то вечером, когда сын был уже во втором классе, в квартире раздался телефонный звонок. К телефону подбежал Женька и через пару секунд крикнул: «Мам, тебя дядя какой-то».

– Кто это может быть? – Она недоуменно пожала плечами, приложила трубку к уху и провалилась в какую-то ужасающую пустоту, но по молчанию и тяжелому дыханию в трубке вдруг поняла, кто звонит. Ноги моментально стали ватными.

– Привет. Узнала? – раздался наконец усталый, чужой и хриплый голос. – Галька?

Она не отвечала, он уже подумал, что на линии помехи, такой мертвой была тишина, потом неожиданно ответила.

– Как ты меня нашел? – спросила помертвевшими губами.

– Значит, узнала! После стольких лет, – обрадовался Юра. – Слушай, мне нужно встретиться с тобой, – затараторил он, боясь, что она сейчас отключится.

– Как ты меня нашел? – упрямо повторила Галя.

– Трудно, что ли? Разыскал Альбинку через Сашку Семенова, она и дала твой номер.

– А ты что, в Москве?

– Да вот, приехал…

– А, – протянула Галя. И замолчала.

– Мне правда надо тебя увидеть.

Она все молчала, но и трубку не вешала.

– Я тут в гостинице «Украина» остановился. Номер пятнадцать тридцать четыре. Слушай, приходи, а? – продолжал уговаривать Юра. – Просто поговорим. Я очень буду тебя ждать.

– А что ж ты не домой поехал? – удивилась она.

– Ну, там сестра с мужем живет, у них ребенок маленький… Не хотел стеснять.

Всю ночь она промучилась сомнениями, наутро встала с тяжелой головой, еще более тяжелым сердцем и уверенностью, что никуда не пойдет. Женька озабоченно поглядел на мать и спросил, что случилось, не заболела ли она.

– Ничего, милый, ничего, – она погладила его по вихрастой голове и украдкой смахнула выступившую слезу. – Я здорова.

Утром снова звонил телефон, но она не взяла трубку.

В тот день у нее было всего четыре урока, а у сына, наоборот, еще занятия в кружке. В такие дни Галина Евгеньевна всегда торопилась домой, чтобы успеть зайти в магазин, постирать или убраться до прихода Жени, но сегодня ноги сами понесли ее в противоположную от дома сторону, к автобусной остановке. Взглянув на часы, она решилась и отправилась на Кутузовский проспект.

Юра, увидев ее, жутко обрадовался, наскоро обнял ее, усадил в кресло и все забрасывал вопросами, а она сидела ошарашенная, не могла ничего толком сказать и вообще не понимала, как и зачем сюда приехала.

– Как сын? Ты скажи прежде всего, как он поживает? Я ведь спрашивал потом у Альбины, как ты, а она со мной разговаривать не хотела… Только сейчас еле-еле уговорил твой номер дать. Ты уж ее очень не ругай, я на нее так насел, тут никто бы не выдержал, – он криво улыбнулся.

«Он какой-то потертый стал, что ли… – отметила про себя Галя. – Лысеет… И потолстел, вон пузо какое…»

– Сын хорошо, во втором классе учится, в шахматном кружке занимается. А как у тебя? Дети есть? – выдавила она наконец.

– Да вот жизнь так сложилась… Я женат, а детей нет. Она дочь генерала, у нас и квартира хорошая, и машину купили. Я теперь при штабе, подполковника дали. Словом, налицо все внешние признаки благополучной жизни, – горько усмехнулся он.

– А ко мне чего пришел?

– Хотел про сына спросить, я же сказал.

– Теперь уже поздно спрашивать.

– Я могу его увидеть?

– Нет, – быстро ответила она. – Ни к чему это. Нечего ребенка травмировать. Ты опять уедешь – а что мне ему говорить?

– А что ты ему вообще сказала?

– Ничего. Но когда он повзрослеет, я обязательно придумаю что-нибудь убедительное.

Он грустно кивнул.

– Ну, ты права, наверное… Так будет лучше и справедливее. И впрямь, чего мальчишке жизнь портить. Так уж сложилось, ничего назад не вернуть. Вот если б можно было, я бы, конечно, иначе поступил.

– Что, женился бы? – с вызовом спросила Галя.

Он отвел глаза в сторону:

– А чем черт не шутит, может, и с тобой бы остался. Испугался я тогда сильно, признаю, испугался как никогда в жизни. Ну, и заплатил за свою ошибку. Это факт, и я не хочу ничего менять. Просто я хотел бы не терять с вами связь, я же немногого прошу? Ну, пусть я не смогу видеться с сыном, могу я хоть звонить узнавать, как у него дела? Он же мой сын!

Галя судорожно пыталась убедить себя, что ее больше не волнует этот обрюзгший функционер. И с болью понимала, что все осталось по-прежнему. Она все еще любит его – несмотря на живот и начавшие редеть волосы. И это открытие доставило ей еще большие страдания, потому что походило на какую-то издевательскую гримасу судьбы. Зачем он разыскал ее? Чтобы сообщить, что женат на генеральской дочке и не собирается разводиться?

– Галь, а у тебя есть кто-нибудь? – вдруг спросил он, и она вспылила.

– Тебя это не касается! – произнесла с вызовом. – Прощай, мне пора. И не звони нам больше.

Встала и вышла из номера.

Больше они с Юрием никогда не виделись.

Зато с Женькой были большими приятелями. Пока он был маленьким, она была для него самым лучшим советчиком, о таком друге, искреннем, добром, неунывающем, можно только мечтать. Она никогда не жаловалась, весело и легко, как ему казалось, растила своего единственного сына.

Когда Лохнесс болел, она часами не отходила от его кровати, искала по городу дефицитные лекарства, обегая все аптеки, самозабвенно ухаживала за ним. Когда ему грозила опасность, она, обычно такая хрупкая и беззащитная, бросалась на его защиту, о чем бы ни шла речь – о стае мальчишек или о злобной тетке, которая делала ему замечание на улице.

Они читали вместе книги, разговаривали на все темы и почти все ее свободное время проводили вместе.

Об отце она говорила всегда только хорошо. На вопрос сына, почему у всех есть папы, а у него нет, отвечала весело:

– Папы есть у всех, даже у тех, у кого их нет. Маленькие мальчики и девочки никогда не появятся на свет, если у них не будет папы и мамы. А папа еще вернется, мы подождем немножко, и он вернется.

Она ждала его всю жизнь. Но он больше никогда не появлялся.

* * *

Мама давно закончила свой рассказ, а Евгений все еще сидел молча, боясь пошевельнуться. В комнате было душновато, но он не решился открыть форточку, опасаясь простудить больную.

Потом встал, подошел к ней, обнял и прошептал: