Ричард Львиное Сердце - Режин Перну

Кроме того, купцы из Пизы потребовали оплаты по счетам графов и баронов обеих армий — в том числе и тех, кто более двух лет участвовал в осаде Акры. Но короли, кажется, не торопились делиться с ними добычей. 20 июля, на День святой Маргариты, Ричард вновь совещался с королем Франции и предложил, чтобы все крестоносцы дали клятву провести на Святой земле три года для победы над врагами веры Христовой и уж по крайней мере не возвращаться домой до тех пор, пока у Саладина не будет отнят Иерусалим со всеми землями вокруг него. Филипп, однако, и слышать не хотел ни о какой клятве. «Он уже в душе видел свое возвращение», — пишет Бенедикт из Питерборо.

Тем временем король Ричард перевел свою супругу, королеву Англии, и свою сестру, королеву Сицилии, а также дочь императора Кипра под охраной в свой дворец в центральной части Акры. Вероятно, до этого времени они оставались на одной из английских галер, укрытой в небольшом порту близ горы Мусард. На следующий день, в который праздновалась память святой Магдалины, к королю Англии явилась делегация французских баронов. Ричард принял Филиппа де Дрё, епископа Бове, Юга, герцога Бургундского, Дрё и Гийома де Мелло.

«Они явились к королю и поприветствовали его от имени короля Франции, после чего стали плакать, так, что невозможно было разобрать ни единого слова. Глядевшие на них сами начинали рыдать, видя их в таком состоянии. Всё это еще продолжалось, когда король Англии обратился к ним с такими словами: „Не плачьте: я знаю, чего вы у меня попросите. Ваш сеньор, король Франции, решил вернуться в свою страну и вы вместе с ним, коль уж он получил от меня согласие на отъезд“. Они же тогда обратились к нему с помертвевшими лицами: „Государь, вы знаете всё, и мы в самом деле явились затем, чтобы получить от вас позволение последовать за ним. Ибо он утверждает, что если не покинет вскоре эту землю, то умрет“. — „Вечный позор, — отвечал король Англии, — пал бы на него и на королевство Французское, оставь он прежде времени труды, ради коих он сюда явился, и если б дело было только в моем совете, он не ушел бы отсюда; но раз уж речь идет о жизни и смерти, то пусть он поступает так, как считает нужным и как представляется лучше ему и его близким“».

Растерянность баронов, по-видимому, не была притворной: видя, что их король отстраняется от похода, который едва начался, они, кажется, испытывали те же чувства, что и король Англии, то есть намерения короля представлялись им бесчестными. В представлениях рыцарства верность слову стояла очень высоко: нарушение обещания считалось тягчайшей виной; но ведь никто не обещал ничего иного, кроме как участия в экспедиции, а цель ее состояла в отвоевании Святой земли, то есть Иерусалима.

Не то чтобы Филиппу Августу недоставало отваги. Рассказывали, что в последние дни осады его то и дело видели на крепостных стенах, на которые он взбегал словно белка. Но нет сомнений: если он о чем и мечтал, то лишь о возвращении на родину; в его глазах отвоевание Акры выглядело вполне достаточным подвигом. С другой стороны, надо признать, что на него то и дело нападали хвори, что болел он тяжко, потому что плохо переносил здешний климат, а места эти были знойными. Его отличала повышенная нервозность. Куда ему было тягаться с Ричардом… Король Франции страдал навязчивой идеей, все время опасаясь за свою жизнь. Добавим к этому, что личные подвиги Ричарда Львиное Сердце не могли не вызывать в глубине души короля Франции досаду; все летописцы сообщают о соперничестве между двумя королями.

По прибытии Ричарда Филипп не постеснялся потребовать от него половину непредвиденной добычи, доставшейся после завоевания Ричардом острова Кипр. Ведь разве не договаривались они перед отправлением в поход, что все добытое в пути они будут делить поровну? Ричард отвечал на это требование со всей ясностью: пусть Филипп отдаст ему половину Фландрии, тогда и он отдаст половину завоеванной им страны. В самом деле, граф Фландрский был тогда при смерти, а король Франции (и вот еще одна причина, побуждавшая его к возвращению в свое государство) заявил о своих притязаниях на оставленное им наследство. Очевидно было, что приобретения обоих королей подлежали дележу лишь в том случае, если приобретались совместно, и что Филипп не имел никакого отношения к завоеванию Кипра королем Ричардом.

Соперничество обоих королей усугубила долговременная тяжба между бывшим Иерусалимским королем Ги Лузиньянским и маркизом Конрадом Монферратским. Король Англии, как истый пуатуанец, встал на сторону первого, а король Франции поддержал второго. Между обоими претендентами то и дело возникали споры; ссоры, тяжбы, свары чередой сменяли друг друга. Неоднократно замечали великую близость, установившуюся между Филиппом Августом и «маркизом», «который много творил такого, что стало срамом и ущербом и убытком множеству людей для их душ».

Не замедлили появиться слухи и толки, связанные с замыслом Филиппа Августа покинуть Святую землю. Как писал Амбруаз, на этот счет слышалось больше проклятий, чем благословений. Главнейшие бароны умоляли короля не понуждать их к тому, что они полагали дезертирством со службы Божией, на которой они обретают честь и достоинство для себя и своих потомков. Филипп, казалось, заколебался; быть может, у него появилась тайная мысль отыскать какую-то более убедительную причину для отъезда, и потому он вернулся к своему требованию о разделе Кипра. Это послужило поводом к новой ожесточенной ссоре с Ричардом. Для достижения примирения пришлось немало потрудиться прелатам и другим людям из окружения обоих монархов, слывшим мудрыми и пользовавшимися моральным авторитетом.

Неизвестный автор продолжения хроники Гийома Тирского сообщает в этой связи о любопытном эпизоде. Перед смертью граф Филипп Фландрский просил короля Франции, чтобы тот навестил его. На смертном одре он поведал королю, что тому «должно поберечь себя, ибо есть в войске люди, которым желанна его смерть. Король принял слово это к сердцу и так сильно разгневался, что слег в болезни, которая его давила так тяжко и так долго, что он едва не умер. В этой болезни, когда он был прикован к постели, к нему явился король Англии, чтобы узнать, как больной себя чувствует. Король Франции отвечал, что чувствует себя очень плохо. Тогда говорит ему король Ричард: „Государь, утешьтесь, ибо Бог соблаговолил сотворить волю Свою о Людовике, сыне вашем“. (Он хотел сказать: „Бог сотворил Свою волю, призвав к Себе Людовика“. — Р. П.) Я не знаю, — добавляет хронист, — почувствовал ли король Ричард себя уязвленным, сказал ли он это потому, что разгневался на короля Франции, или же просто так, по ходу разговора. Когда король Франции понял его, он сказал: „Да, это может меня утешить, ибо, если я умру в этой стране, королевство Франции останется без наследника“. Как только король Франции остался один, — продолжает тот же безымянный летописец, — он позвал герцога Бургундского и Гийома де Барра и прочих членов его личного совета и попросил у них, чтобы они верно ему сказали, знают ли они какие-то новости о смерти его сына Людовика, и если да, то пусть ему скажут. На это герцог Бургундский ему отвечал: „Государь, после того, как вы явились сюда, дабы участвовать в осаде Акры, не было ни одного корабля из-за моря, который принес бы такую новость. Но король Англии сказал вам про это из злобы, чтобы усугубить вашу болезнь“. Услыхав это, король Франции нимало не стал притворяться, но послал за врачами, и одарил их сокровищами, и просил их, дабы они приложили все старания, чтобы он выздоровел; они постарались, и Бог явил свою милость, так что в скором времени он оправился».