Викинг. Дитя Одина - Тим Северин

Снорри ничего не говорил, разве что время от времени задавал вопрос, поощрявший меня продолжать. Когда я поведал Снорри о Тюркире и о том, как работал с ним в кузне и узнал кое-что об исконных путях, Снорри подверг меня дотошному допросу о прошлом Тюркира и о том, что морщинистый и иссохший германец успел рассказать мне о разных богах и об их житиях, и о том, как был создан мир. Иногда он просил меня повторить сказанное. Трудно было понять, что думает Снорри, но в конце концов он встал и велел мне идти с ним. Не говоря больше ни слова, он вывел меня из дома и привел к одному из коровников. Это был всего лишь сарай и со стороны выглядел как обычный хлев, разве только круглый, а не прямоугольный, и крыша была выше и круче обычной. Снорри распахнул дверь и закрыл ее за нами, когда мы вошли, так что стало темно.

Когда глаза привыкли к полумраку, я не увидел там стойл для коров. Внутри было пусто. Только голый земляной пол и торчащие из него кругом деревянные столбы, поддерживающие высокий шатер крыши, с отверстием вверху для света. Тут я понял, что столбы эти вовсе необязательны для такого сооружения.

— Я выстроил его четыре года назад, когда переехал сюда из отцовского дома, — говорил Снорри. — Он немного меньше изначального, но это неважно. Важно вот что.

Он стал в центре круглого земляного пола, и тогда я увидел там плоский круглый камень, очень древний и почти черный, прямо под отверстием в небо. Камень обычный, природный, не покрытый резьбой и не обтесанный. По поверхности его были разбросаны выбоины и впадины, так что был он очертаний не совсем правильных. Наверху же имелось углубление наподобие миски.

Снорри осторожно подошел к нему и вынул что-то из миски. То было обручье, явно из железа и ничем не покрытое. Снорри погладил гладкую поверхность — обручье, видно, много носили — потом надел на правую руку, натянув немного выше локтя. И повернулся ко мне.

— Это кольцо жреческое, кольцо Тора. Оно принадлежало моему отцу, и для меня оно столь же ценно, как крест Белого Христа. Я пользуюсь им, потому как знаю, что бывают времена, когда Тор и другие боги могут помочь нам здесь, в Тунге, как помогали до того моему отцу и деду.

Он стоял в столбе света, проникавшего через дымник, так что я мог видеть его лицо. Голос его звучал обыденно, в нем не слышалось ни таинственности, ни благоговения.

— Когда Кьяртан и другие явились ко мне за советом, как быть с привидениями, я пошел в храм и надел это обручье. Когда я думал о привидениях и смертях, мне пришло в голову, что смерти могут быть как-то связаны с кроватными занавесями твоей матери. Она-то сказала, что их следует сжечь, но Тородд, подстрекаемый своей женой Турид, не сделал этого. Они сохранили немного постельного белья, и почему-то это стало причиной смертей и недугов. Тогда я велел собрать все до последнего лоскута — белье, простыни, занавеси, полог — все, и предать огню, и когда так сделали, недуги и смерти прекратились. Вот как Тор помог мне все понять.

— А привидения это тоже остановило? Мою мать еще когда-нибудь видели? — спросил я.

— Призрака твоей матери больше никогда не видели. Остальные привидения перестали являться, когда священники Белого Христа отслужили в доме молебен, чтобы изгнать draugar и призраков, которых они предпочитают называть безбожными демонами, — сказал Снорри. — Они достаточно хорошо знают свое дело, чтобы совершить его на старый лад. Призраков вызвали и подвергли суду, совсем как на нашем суде, и велели покинуть дом. Один за другим призраки приходили, и каждый обещал вернуться в страну мертвых. Если христиане верят, что Белый Христос сам являлся как draugar после своей смерти, значит, не так уж трудно поверить в призраков, которые появляются из пола в виде тюленей.

Снорри снял с руки кольцо Тора и положил его обратно на алтарь.

— Что заставило Торвалля и Тюркира так старательно учить тебя исконным путям? — спросил он.

— Они начали после того, как я стал одноногом, — ответил я и объяснил, как моя детская игра заставила их поверить, будто дух мой способен перемещаться сам по себе.

— Стало быть, и вправду ты, как и твоя мать, обладаешь ведовским даром. Так оно обычно и бывает. Дар переходит от одного члена семьи к другому, — заметил Снорри.

— Но ведь Тюркир сказал, что мой дух, мое внутреннее, тоже может покидать мое тело и, странствуя, видеть, что происходит в других местах. Однако этого никогда не случалось. Просто иногда я вижу людей и места так, как все другие не видят.

— Когда это было в последний раз? — спокойно спросил Снорри.

Я помедлил с ответом, потому что случилось это совсем недавно. По дороге в Тунг я ночевал на большом хуторе под названием Карстад. Хозяин был в отлучке, и когда я постучал в дверь, отозвалась его жена. Я объяснил, что иду в Тунг, и попросил пустить меня переночевать в уголке главного дома. Жена хуторянина оказалась старых понятий, по ее мнению, путнику нельзя отказать в приюте, и она поместила меня вместе со слугами, а те наделили миской кислой сыворотки и ломтем хлеба. В сумерки вернулся хозяин, и я оторопел, увидев, что рубашка на нем с левой стороны намокла от свежей крови. Однако жена его не обратила внимания на яркое красное пятно и держалась так, будто все в порядке. Она выставила вечернюю еду, муж сел за стол и стал есть и пить, словно ничего не случилось. Поев, он прошел мимо того места, где я сидел, и я не мог отвести глаз от его окровавленной рубашки. Запекшаяся кровь еще блестела.

— Ты тоже это видишь? — спросил чей-то тонкий надтреснутый голос.

Голос прозвучал так близко, что я вздрогнул от страха. Обернулся и увидел старуху, усевшуюся рядом. Она смотрела на меня слезящимися глазами. Кожа у нее была вся в пятнах. Она была очень стара.

— Я его мать, — сказала старуха, кивнув на хозяина, — но он не станет меня слушать.

— Прости, я здесь чужой, — ответил я. — А чего он не станет слушать?

Я ожидал услышать обычные бессвязные жалобы старухи-матери на взрослого сына и уже выдумывал какой-нибудь повод — к примеру, что мне нужно в отхожее место, — чтобы сбежать от выжившей из ума старой карги, но она сказала:

— Я его предупреждала, что его ранят, и ранят сильно.

Вдруг голова у меня закружилась. Неужели она хочет сказать, что видит, как этот человек истекает кровью? И почему она говорит в будущем времени? Кровь казалась мне совершенно настоящей.

Я взглянул на хозяина. Он по-прежнему был спокоен и тыкал шилом в порванную лошадиную сбрую. Однако рубаха так намокла от крови, что прилипла к телу.

— Почему он не снимет рубашку? Рану надо промыть и остановить кровь… — тихо сказал я.

Она накрыла иссохшей рукой мое запястье и крепко сжала его.

— Я поняла, что ты видишь, — яростно прошипела она. — Вот уже три года вижу это пятно у него на рубахе так же ясно, а он и слышать не хочет. Я велела ему убить эту тварь, а он не убил.

Это была уже какая-то бессмыслица, и вновь мне показалось, что старуха просто спятила.