Тарлан - Тагай Мурад

за тебя, Суфи Аллаяр, да буду служить тебе, Суфи Аллаяр, прояви милость ко мне, потомство дать не пожалей мне! Что за грех я совершила, чем такое горе заслужила? Отпусти мне грехи мои ведомые и не ведомые, Суфи Аллаяр! Пожалей меня, бедненькую, Суфи Аллаяр…

Ничего после поклонения этого не изменилось.

22

Родовые схватки у матушки-природы начались. Поднатужилась вся и сына родила. Имя сыночку – Навруз.

Навруз в нашу землю пришел!

С раннего рассвета легкий-легкий ветерок веет, мягкий-мягкий сквознячок по домам пробегает. Все живое гладит-ласкает, все сущее нежит-забавляет.

Навруз вселенную зелеными коврами покрыл, серьги подснежников повсюду развесил.

23

Навруз семь тысячелетий назад по солнечному календарю отмечать стали.

Сказывают, солнце за год весь небесный свод протекает и на пути своем двенадцать башен обходит. В каждой башне около месяца гостит. В день, когда свет и тьма равное время владычествуют, прибывает солнце в башню Овна.

И в первый же день своего пребывания в башне Овна мир по-иному раскрашивает. Сразу мир другим становится.

Царь Джамшид из семени Тахмураса день этот Наврузом назвал.

Затем Каюмарс царем стал.

Почитал Каюмарс Навруз, возвеличил его.

Навруз возгласами радости встречать повелел.

С тех пор днем возрождения от смерти к жизни стал Навруз.

Днем освобождения для пленных-невольников стал Навруз.

Днем прекращения войн-побоищ стал Навруз.

Днем рассеивания горя-печали стал Навруз.

Решил Каюмарс год по дням-месяцам расчислить, каждому дню-месяцу имена дать.

Определил Каюмарс время на ранней заре, когда солнце в стоянку Овна входит. Собрал ученых-мудрецов, повелел им год в своих книгах-таблицах с того дня исчислять. Ученые-мудрецы согласились.

Стал исчисляться год в книгах-таблицах с того дня.

Сказывают, тогда в мире богом почитали Изида. Тот бог из своего сияния солнце сотворил, солнце и землю вскормил. Сотворил Изид двенадцать ангелов-хранителей. Четырех послал беречь от всяких бед-несчастий небеса. Четырех снарядил охранять от бед-несчастий горы, и еще четырех – землю.

Затем повелел Изид солнцу на все одинаково сияние изливать. И чтобы солнце строго по назначенному ему пути текло.

Стало солнце путь свой из башни Овна начинать.

Мрак – в одном месте, свет – в другом.

Так возникли день и ночь.

Установил Каюмарс-царь, чтобы в году триста шестьдесят пять дней было, по тридцать дней в каждом месяце, а месяцев – двенадцать. И дал Каюмарс каждому месяцу имя одного из двенадцати ангелов-хранителей.

24

Народу высокопарные призывы не нужны, указы не нужны, лозунги, объявления, афиши разные. Сам по своей воле по холмам, по взгорьям праздничные гуляния устраивает.

По лужайкам на холмах чугунные котлы расставлены. По бережкам арыков женщины мяту и сайгачью траву рвут. В котлы булькающие ее бросают.

Девушки ирис джунгарский рвут. Помнут-помнут у носа, понюхают. За ухо заложат.

Старики подснежник священной травой считают.

– Здоровья вам, здоровья… – друг друга одаривают.

У стариков и на сердце Навруз, и на языке Навруз.

– Бог даст, в этом году Навруз на вторник придется, почтенные? – Умархан-ишан спрашивает.

– Так, так… – кивает Намаз-мулла.

– Раз на вторник, год голодным не будет, хлебным будет. Ранние посевы хорошо взойдут, снедь вкусной будет. Беда в том, что мало ее будет.

– И крови к тому же прольется много. Люди злыми станут.

– Сын от родного отца отвернется, дочь – от матери, жена – от мужа…

– Правители со своих мест попадают.

– Зла больше будет.

– А насчет дождей-снегов что предвидится?

– Снега мало будет, почтенные. А в конце года сель пойдет.

– А скажите, уважаемые, на какой день Навруз прийтись должен, чтобы год хорошим был?

– Если на воскресенье, то очень хорошим будет. Смертей-сирот мало будет, козней-плутней, зла разного. С другой стороны, пшеницы маловато будет.

– А если на среду, то дороговизна будет. Ради пустого желудка люди кровь проливать начнут.

– И козней-плутней больше будет, смуты всякой.

– А если на четверг, то болезней.

– А в этом году еще, скажите, еще и лунное и солнечное затмение будут.

– Да, так оно, почтенные, так…

– А если на пятницу выпадет, то дождей будет много. И зима суровая.

– А уж если на субботу… будет год воров и мошенников, год кулачества будет.

– Бог даст, что будет, то и будет.

– Бог даст, почтенные, Бог даст, уважаемые…

Ставят на столы сумаляк, халим[64], лепешку с зеленью, самсу с зеленью, плов с зеленью – все это лекарственными блюдами считается.

Лица у людей – как цветы, в груди – весна, душа шорохом ненадеванной праздничной одежды, как мелодией, наполняется.

Празднующие в кучки сбиваются, играми, кому какие по душе, себя забавляют.

На дойрах играют, без конца дастаны распевают. В кружок встанут, дастаны без конца слушают. Канатоходцы по небу без конца разгуливают.

Глядит Аймомо на игры девочек, как сама когда-то играла, вспоминает. Загрустила…

Тут бабка Киммат пришла. Села, на Аймомо глядит.

– Ай-ай-ай, да буду я жертвой за твоего ребенка! – говорит.

Аймомо ее точно и не видит.

Стала бабка Киммат тоже на девичьи игры глядеть.

В каждом селе, в каждом племени такие бабки Ким-мат есть.

Где как праздником или поминками запахнет, там сразу и бабки Киммат. Где от очага дым густой повалит, и бабки эти тут как тут.

Не зовут этих Киммат ни на праздники, ни на поминки. Не зовут-то не зовут, а они сами являются. Придут тихонько, с толпой гостей смешаются. Во все праздничные дела тут же нос суют, во все хлопоты без маслица влезают.

По-разному бабки Киммат приходят, но у всех них одна общая цель…

25

Принялись девочки в «кугирчок-кугирчок»[65] играть.

Махичехра куклу мальчика на траву уложила, якобы к колыбели привязывает. Склонилась над ним, стала кормление грудью изображать:

– Спи, мой сладенький, засыпай… Спи, мой вкусненький, засыпай…

Бабка Киммат на Аймомо взгляд перевела:

– Небось сердце у тебя при виде этого надрывается, Аймомо?

Промолчала Аймомо.

Эти бабки Киммат… если чье-то благополучие видят, на душе у них сразу кошки скрестись начинают. На своем масле себя же и жарят. А то и сожгут, один пепел останется.

Найдут наконец какой-нибудь кривой волосок, да и выищут, чем бы чужой успех умалить-охаять.

Поет Махичехра свои «спи-спи», а дитя засыпать не желает.

– Закрой глазки, кому говорю! – говорит Махичехра. – Будешь ты спать или нет? Ну ладно, не спи. Соседка, а соседка!

Мукаддас, куклу свою пеленая, отвечает:

– Э! Кто тут раскричался не ко времени? Ты что ли, соседушка Махичехра? Что надобно-то?

– Да замучалась я, соседушка, с этим капризником, не засыпает, и всё тут! – говорит Махичехра. – Пришли своего курносенького, пусть постоит, колыбель покачает, а я водички пойду попью!

– Курносенький мой в школу