Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона ЛаВея - Бланш Бартон

Несмотря на изменения в структуре организации, известность ЛаВея не уменьшилась с середины 1950-х годов. В1975 году Дик Рассел написал весьма проницательную статью «Антон ЛаВей — сатанист, который хочет править миром» для журнала Argosy, проследовав за Антоном из Голливуда в Дуранго, чтобы снять интервью с ЛаВеем в Мехико для фильма «Дьявольский дождь». Он описывал ЛаВея как «разностороннего, но недоступного публике. Перемещаясь между тремя калифорнийскими домами и убежищами на востоке США и в Европе, он стал почти мифическим затворником». Рассел соединяет чисто личное восприятие ЛаВея с многочисленными фактами, делая из своей статьи почти художественное произведение, описывая глубокое впечатление от встреч с ЛаВеем. В результате появился чарующий портрет пугающе привлекательного человека, таинственного, сверхвосприимчивого, очень изменчивого.

Внезапно я рассмеялся. Вскоре засмеялась и вся терраса и ЛаВей, казалось, что весь ресторан, весь мир должен был смеяться.

Слезы стояли в моих глазах, когда я бросил на него взгляд. Он поднес бокал с вином к своим губам, ухмыляясь, как большой усатый кот. Его усмешка вернула меня к реальности. Я попытался сформулировать в уме следующий вопрос:

— …Вы верите в то, что оставите след в истории? — Вопрос вырвался у меня так быстро, что застал ЛаВея врасплох.

Он поразмыслил с минуту, затем ответил: «Я показался бы сентиментальным, если бы ответил, что нет. Я искренне убежден, что через сто лет, когда большинство участников уотергейтского скандала будут давно забыты, люди будут знать, кем был Антон ЛаВей. Эгоистично, как это может показаться на первый взгляд, но я так же искренне верю, что я делаю нечто способствующее самопознанию человека. Даже если это всего лишь крошечный, совсем крошечный шажок».

Фред Харден в статье о ЛаВее в журнале Hustler в 1979 году перебрасывает мост между лавеевской шумной публичностью 1960-х — начала 1970-х годов и тем, что ЛаВей называет «второй волной» сатанизма, начавшейся в 1984-м. Подробная статья Хардена описывает читателям журнала интимные подробности отношений ЛаВея с Мэрилин Монро и Джейн Мэнсфилд и рассматривает непрекращающееся влияние ЛаВея на киноиндустрию.

Несмотря на все свои странности, ЛаВей остается человеком, который строго придерживается законов. Он сотрудничает с полицией в расследовании преступлений, особенно убийств, в которых имеются признаки колдовства или демономании. Он не курит. Пьет, но умеренно. И по-прежнему ценит женщин, особенно хорошо сложенных блондинок…

ЛаВей давно отошел от скандальных игривых выходок 60-х годов. Теперь он перемешивает свой эликсир сатанинской магии с реальным злом, заключенным в сознании, чтобы сделать мир более подходящим местом для демонов. «Мы, сатанисты, гордимся тем, что мы — леди и джентльмены, грешники, возможно, но, несомненно, леди и джентльмены».

ЛаВей действительно живет в мире Дьявола — в туманной пограничной зоне между сумасшествием и здравомыслием, приемлемым и возмутительным, между наукой и сверхъестественным, — и все же остается, по словам одного из его единомышленников, «всегда за пределом». ЛаВей утверждает, что лишь в этом пограничье вечности и безвременья, где пространственно-временные точки отсчета заморожены или не существуют, возможно зарождение магии и лишь здесь воля мага может быть спроецирована наружу таким образом, чтобы наложить его желания на принцип «этому быть».

«В наше время все ищут независимости. Самый важный и дорогой товар, который продается с наценкой, — это цельная индивидуальность. Обычному человеку индивидуальность продают в рекламе пива или обуви. Настоящей магии можно достичь, только если изолировать себя от основной массы настолько полно, насколько это вообще возможно, — утверждает ЛаВей. — В исполнении того, что, скорее всего, в тот же момент, что и вы, не делает больше никто в мире, есть великая сила. Если вы слушаете музыку, которую когда-то насвистывали все, но которая потом, с течением времени, была предана забвению, вы делаете нечто уникальное, черпая энергию из этой потерянной песни. В этом и заключается сила исключительности. Когда вы делаете нечто невообразимое для других, то, что мало кто может себе даже представить, вы излучаете яркий свет, подобно маяку; и если есть силы, способные исполнить ваши повеления, то, таким образом проявляя свою уникальность, вы сумеете заручиться их вниманием и завоевать их сочувствие».

Сам ЛаВей ведет замкнутый образ жизни. Верный своей вампирской природе, он отходит ко сну лишь в предрассветное время, а лучшую свою работу выполняет именно в те часы, что предшествуют восходу солнца. Он изолировал себя от всех событий, могущих хоть как-то заинтересовать масс-медиа, и от всех людей, чьи лица мелькают на страницах таблоидов; вместо этого для получения общей картины интересующих его новостей он использует разветвленную систему своих помощников. В течение последних нескольких лет ЛаВей развернул кампанию против отупляющего эффекта, оказываемого телевидением на работу мозга, отталкиваясь от того, что если исключительность является мощным магическим проводником, то, таращась с утра до вечера в ящик, перед которым точно так же сидят миллионы человек, ничего достичь нельзя. ЛаВей назвал ТВ «великим классификатором», уподобив его Богу из-за вездесущности и стремления к универсальной стандартизации.

«В прошлые века, — пишет ЛаВей, — главным контролирующим центром была Церковь. Она диктовала мораль, подавляла свободные высказывания и препятствовала развитию всякого великого искусства и музыки. Теперь вместо Церкви у нас есть телевидение, которое точно с тем же успехом, что и Церковь, навязывает нам моду, мысли, стереотипы, цели, используя во многом те же самые приемы, но на сей раз, искусно маскируя все это под лакомой оболочкой, так что никто этого не замечает. Место грехов, которые раньше использовались, для того чтобы держать людей в повиновении, теперь занял страх показаться неприемлемыми и неадекватными (из-за не тех туфель, не того сорта пива, не той марки дезодоранта). На этот страх, кроме того, накладывается еще и ощущение незащищенности наших собственных личностей. В то же время все ответы и решение всех проблем, связанных с этими страхами, даются этим же телевидением — и только телевидением; только путем приобщения к телевизионной культуре могут быть отпущены современные грехи отчуждения и остракизма».

Сатанисты, по определению ЛаВея, — это те редкие индивиды, кто, помимо всего прочего, чувствует инстинктивное неприятие контакта с большими массами народа, будь то в образе мыслей, одежде, музыкальных пристрастиях, развлечениях или автомобилях. При рассмотрении заявления потенциального члена Церкви Сатаны ЛаВей внимательно изучает, до какой степени заявитель неосознанно отождествляет себя с концепциями и персоналиями, появляющимися и муссирующимися в масс-медиа. Для него существует ясное различие между прирожденными иконоборцами и революционными выкормышами СМИ, вся девиантность которых — и в одежде, и в «шокирующем» поведении — нацелена только на то, чтобы быть принятыми в определенную социальную группу. ЛаВей обращает внимание на неприятие телевидения и наличие любимых книг, фильмов и анекдотов для того, чтобы определить, насколько сатанинские ценности близки претенденту.