На острие удара - Михаил Михеев

Самое интересное, располагался ангар совсем недалеко от места дислокации русских. Очень удачно располагался – и как наблюдательный пункт худо-бедно подходил, и не внушал подозрений. В самом деле, кто расположится в чистом поле, да еще под самым носом у противника? Да никто. При этом русские сюда не попрутся, место все же дальнее, отделенное полями. Напрямую на машине не проедешь, придется изрядно петлять по раскисшим от дождя дорогам. Все же не везде в Германии автобаны, и не к каждому сараю они ведут. Напрямую еще хуже, тут разве что на танке. Или пешком, волоча на сапогах по пуду глины. Зачем? Один раз обследовали место, когда только-только прибыли, и все. Без особой нужды в это месиво никто не полезет. А для прогулок больше подходит город. Дина уже поняла, что солдаты периодически бегают туда в самоволку. Тем более девчонки там красивые, и против контактов с русскими особых комплексов не имеют. Для обеих сторон такое общение (порой крайне тесное) экзотика, о которой на старости лет не стыдно будет рассказать внукам…

Так вот, мальчишки сюда наведывались, но мимоходом, и не заметили разведчиков. А потом все как-то резко закончилось. Русские подогнали, как и в прошлый раз, тралы-танковозы и вывезли своих монстров. Обидно. А с другой стороны, теперь у Дины было что предъявить командованию сверх неподкрепленных фактами догадок. Оставалось лишь немного оклематься и выбраться в какую-нибудь нейтральную страну.

И то, и другое, к слову, было серьезными задачами. Бронхит упорно не проходил, несмотря на то, что от выпитых антибиотиков кожа девушки уже воняла, сладковато-приторно и редкостно противно. Конечно, по сравнению с первыми днями стало полегче, но, увы, до выздоровления было еще далеко. С эвакуацией расклады тоже не радовали. Нет, выбраться-то они выберутся, но контактировать с русскими им теперь было противопоказано. Как ни крути, данные пропавших наблюдателей из дипломатической миссии ООН известны, и русские, встретив их снова, наверняка поймут, с кем имеют дело. Что тогда будет, не хотелось даже гадать.

А дождь все не прекращался. Он шел, шел, шел, унылый, вроде бы несильный, но какой-то очень мокрый и холодный. И эта безнадежная монотонность вгоняла Дину в меланхолию. Даже шевелиться лишний раз не хотелось, какое уж тут выполнение особо важного задания… Так что сидела девушка, завернувшись по шею в найденный здесь же плед, синтетический и почти не греющий, на кровати, читала с планшета неведомо зачем и когда загруженные книги на уже ставшем забываться русском языке и ждала, когда все наконец устаканится.

Откровенно говоря, хотя Дине очень не хотелось в этом признаваться, она подозревала, что болезнь – следствие не столько царящих в этой дыре вечных сырости и холода, сколько усталости. Все же не каждый организм выдержит столько нагрузки. По сути, она уже несколько месяцев, с небольшим перерывом на больницу, воевала. И тот факт, что не всегда бой происходил в классическом виде, ничего не менял. Тайная война остается войной, стресс подкашивал и не таких. Не женское это дело – война…

Дверь едва заметно скрипнула, отрывая ее от мрачных мыслей. Полански с медвежьей грацией протиснулся в помещение и, тихо выругавшись под нос, принялся выпутываться из мокрой одежды. Прислушавшись, Дина с удивлением поняла, что ругается он на дикость здешних бюргеров. В той же России в таких закутках будет как минимум печь – это в самых замшелых медвежьих углах, а чаще газовое или электрическое отопление. Здесь же дрянного обогревателя и то нет…

– Ты бывал в России? – поинтересовалась Дина, когда Полански, кое-как развесив одежду на им же самим натянутых веревках, подошел к столу, на ходу растираясь какой-то тряпкой, вынужденной заменять полотенце, и сел на хлипкий табурет. От могучих плеч шел пар. А вот пахло от него, как ни удивительно, не потом, а просто осенью. Дину Полански не стеснялся совершенно – слишком долго они воевали вместе, чтобы обращать внимание на условности.

– Бывал, – неохотно ответил он.

– Когда?

– Давно, еще в детстве. У меня там родственники – у прадеда брат после войны там остался.

– Это как?

– Ну, он воевал с немцами вместе с русскими. Не в их армии, а в польском корпусе, который они организовали. В Берлине ранили… На русской женился – тогда на это смотрели проще. После войны привез жену домой – и их выжили соседи. Они им вслед плевали, уроды. Ну, он тоже на них плюнул, семью забрал и уехал к родителям жены, под Хабаровск. Сейчас там его потомки, мои, значит, дальние родственники. Мать к ним в гости ездила и меня с собой взяла.

– И… как?

– Пол-улицы занимают – род большой. Огромные дома, поля… Они живут так, как у нас, в Польше, никому и не снилось. Я рыбалку на Амуре на всю жизнь запомнил…

– А потом ты к ним не ездил?

– Нет. Хотя в России пару раз еще бывал. Я ж до того, как стать… хм… антигравитаторщиком…

– Кем-кем? – выпучила глаза Дина.

– Грузчиком. Мы ж земное притяжение, когда таскаем всякую тяжесть, преодолеваем, с гравитацией боремся.

Дина рассмеялась. Полански тоже улыбнулся чуть грустно и продолжил:

– В общем, я много кем был. И вот когда инженерил на верфи… Не в Польше, кстати, здесь, в Германии – ездил. Но, увы, без особого успеха.

– Почему?

– А русские тогда стали размещать госзаказы исключительно на своих предприятиях. Частные же заказчики… В общем, они ушли в Китай и Корею – там дешевле. Да и объемы у них не те. Мы и так на ладан дышали, а тут окончательно прогорели. Вот и пришлось идти мешки таскать, хорошо еще, сил хватало. А потом рванул в Израиль, благо моя бабушка по матери еврейка. Приняли, конечно, не как родного, но государству нужны солдаты…

Дина задумалась. Сказанное Полански объясняло очень многое и, в первую очередь, периодически вылезающие из-под маски туповатого пролетария неожиданные знания и умения. Полански усмехнулся чуть иронически:

– Вот так, майор. Не вписываемся мы в систему. Твои-то родители как, нормально прижились?

– Не слишком. Может, будь все поспокойнее, обратно в Россию бы рванули, благо жить есть где. От деда осталось… Только гражданство им не вернут и обратно не примут. У русских новая политика сейчас, эмигрировали – значит, не возвращайтесь. Ха! А меня бы приняли, я ж несовершеннолетняя была.

– И как, не задумывалась о возвращении?

Полански вроде шутил, но смотрел как-то очень серьезно. Дина пожала плечами – не признаваться же, что такие мысли у нее появлялись до недавнего времени с завидной регулярностью. А сейчас… Сейчас и времени нет, и ситуация не та. Пока она не была завязана на разведку – один коленкор, сейчас же неизвестно, чем может дело обернуться. И обсуждать этот вопрос даже с напарником не хотелось совершенно.

Полански, впрочем, не настаивал. Тоже все понимал. Вместо этого он задумчиво потеребил кончик подбородка, залез в стоящий под столом (а куда деваться, места-то нет) баул, выудил оттуда чистую (сам стирал) и относительно сухую рубашку и натянул ее, сразу став выглядеть куда более опрятно. Плеснул себе кипятка в огромную кружку, кинул туда пакет с той дрянью, что в Германии называли чаем. Вздохнул: