Другая музыка нужна - Антал Гидаш

все в порядке. Тогда он выдернул клещами из колодки все сорок ножек. Поставил опять на пол недоделанный башмак, который тяжело плюхнулся назад, так как каблука еще не было. Г-н Фицек положил на колени толстую картонку, нарисовал на ней подошву и начал вырезать. Жесткий картон скрипел, сопротивлялся и поддавался ножу с большим трудом, чем упругая и уже смирившаяся со своей участью подошвенная кожа. Г-н Фицек бранился. И в картонку и в бога. Слов не жалел. Они так и выскакивали у него изо рта, но теперь их выталкивали не только думы о солдатах, томившихся на фронте, угрызения совести и страх, но прежде всего гордость мастера: ведь этой картонной подошвой его обесчестили и как сапожника и как ремесленника.

«Чтоб они провалились!» — вздохнул Фицек и поднял плюхнувшийся на задницу башмак. Намазав клейстером стельку, он приклеил к ней вырезанную подошву. Шпандырем прикрепил колодку к ноге. И теперь началось то, что не только дети, но г-н Фицек любил больше всего. Он ударял молотком по деревянной ручке стального шильца, острие вонзалось в подметку, вытаскивал шильце, приставлял к дырочке деревянный гвоздик, стукал по нему молоточком, и гвоздик по самую макушку погружался в дырочку. Гвоздики влезали по очереди, и под конец подошва напоминала уже разрезанный вдоль огурец.

Во время работы Фицек словно сливался с башмаком. И все-таки башмак оставался для него башмаком лишь до той поры, покуда не был готов. Тогда он превращался внезапно в три кроны сорок филлеров, которые за неделю умножались во столько раз, сколько выстраивалось на этажерке уже чужих ему пар башмаков.

Был понедельник. Г-н Фицек подсчитывал, сколько пар смастерит он за неделю. По предварительным подсчетам всегда получается больше, чем выходит на самом деле. И в понедельник он обычно был доволен результатом, начиная же с четверга все больше беспокоился: денег будет опять меньше, чем он думал.

Он сидел работал. Вид картонной подошвы пробуждал безотчетное чувство страха. Появились мысли о смерти. Фицек и прежде боялся смерти, но с войной ужас перед нею еще возрос. Кругом бродило столько необъяснимых смертей: и тот погиб, и этот погиб. А есть ли загробный мир? Что будет на том свете? Фицек иногда верил в него, иногда сомневался. Когда верил, представлял, как оно будет на том свете. Он гуляет в праздничном костюме, курит сигару и весь день лодыря гоняет! Никто не мешает ему. Иногда он поглядывает на бога, восседающего на троне, и на юного бога, который примостился у ног отца. Хотя у юного бога крохотная алая дырка на груди, однако он здоров и смотрит на Фицека благожелательно. Фицек кланяется обоим богам, потом проходит дальше. Странно, и бога-отца и Иисуса Христа он боится меньше, чем судью.

С того света думы его переметнулись к детству. Как хорошо было тогда! Ни войны, ни солдатских башмаков на картонной подошве. Да и конец жизни маячил где-то совсем далеко. Сколько он еще проживет? Десять лет? Двадцать? И, постукивая молотком, г-н Фицек опять задумался о смерти.

Жена тоже работала, но особенно не задумывалась о том, сколько еще проживет и есть ли загробная жизнь. Наверно, есть, раз говорят! Иначе разве стали бы говорить? Для нее тот свет был прямым продолжением этого. Без корыта и без сапожного верстака, верно, и там не обходятся. Только что на том свете у нее будут прибавляться внуки, правнуки и праправнуки. Берта не мучилась мыслями о смерти; ей казалось: смерти и вовсе нет. По ее мнению, люди всегда были и будут. У нее тоже шестеро детей. Они плоть от плоти ее. И будут жить дальше, и у них тоже будут дети…

Война? Хорошо, если б ее не было! Но ведь и прежде бывали войны, а жизнь все-таки не прекратилась. О детстве своем она не сожалела, как не сожалела о детских башмаках, из которых выросла, которые износила.

А г-н Фицек мучился. И так как чувствовал себя беспомощным, то иной раз ему надоедало все, и со злости он швырял работу; а если б не боялся так смерти, то швырнул бы к черту и жизнь.

3

Берта перебрала фасоль, налила в кастрюлю воду и поставила на плиту. Фасоль упрямая, варить приходится долго!

Дети ушли из дому. Одна Лиза сидела на кровати и играла с куклой, но с такой, которая уже в самом деле была похожа на куклу. Смастерила ее мать. Выношенной полотняной тряпкой обмотала картофелину. Получилась голова. Воткнула в нее две спички головками наружу. Это были глаза. Спичкой макнула в чернила и провела вертикальную линию — нос. Под ней горизонтально — рот. Пришила к голове набитое тряпками туловище. А руки и ноги кукле не нужны! По теперешним временам их даже у людей отнимают. Вот кукла и готова. Играй, дочка!

В квартире было тихо, только молоток твердил свое «тук-тук!» да слышно было, как в кипящей воде фасолинки играют в «салочки».

— Берта! — Г-н Фицек обернулся и закурил огрызок вчерашней сигары. — Расскажу-ка я тебе свой сон.

Жена вышла к нему. Остановилась у стены так, чтоб слышать мужа, видеть Лизу, играющую на кровати, и наблюдать за кастрюлькой, что стоит на раскаленной плите.

Фицек рассказывал долго, украшая свой рассказ все новыми подробностями. Он точно заговаривал свой страх, который все чаще и чаще подымался в душе при виде картонных подошв. Фицек громко хохотал, этим тоже успокаивая себя. Рассказывал подробности сна, спрашивал несколько раз: «К чему бы это? А это к чему бы?» И наконец закончил:

— А все-таки, Берта, хорошо, что удалось получить заказ на солдатские башмаки. Правда?

Жена кивнула, Фицек пускал дым.

— На них хоть прожить можно. Платят столько, что с голоду не помрешь.

Жена, которую Фицек считал много глупее себя, задумалась и сказала:

— Столько-то они должны платить. Ведь если ты с голоду помрешь, кто ж башмаки будет шить?

— Ах ты умница-разумница! — воскликнул г-н Фицек. — Я не буду шить, другой найдется. Сапожников — хоть пруд пруди.

— А если все помрут с голоду, кто ж тогда шить будет?

На это Фицек не нашелся что ответить, поэтому крикнул:

— Ни уха ни рыла не смыслит, а последнее слово всегда за ней!

Жена передернула плечами. Хотела вернуться к плите, но г-н Фицек, почуяв что-то неладное, быстро заговорил о другом:

— Как ты думаешь, сколько зарабатывает акционерное общество на паре башмаков?

— Не знаю.

— Вот видишь! — воскликнул г-н Фицек. — Видишь, душенька моя ненаглядная. Все чешешь языком, вместо того чтобы слушать. За пару