Айн Рэнд - Михаил Григорьевич Кизилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А потом, внезапно, боль стала уходить. Алиса потихоньку возвращалась к прежней жизни, перестав терзать друзей расспросами о Лео. Однако она никогда не смогла полностью преодолеть это чувство и забыть его. В 1961 году, в Америке, в ореоле славы и успеха, она печально скажет:
«Я неравнодушна к нему даже сейчас. Видишь ли, мне повезло, что он не попросил меня выйти за него замуж. Я бы сказала “да”, я бы осталась в России – и умерла бы там».
Так Лео перестал быть главной страстью нашей героини. Однако мы еще будем говорить о нем.
Второе образование
Алиса вновь вернулась к обычной жизни и продолжила образование. Однако и на этом горизонте стали сгущаться тучи. В конце второго года учебы в университете, весной 1923-го, на доске объявлений появилась огромная надпись: «ЧИСТКА». В наши дни, наверное, даже трудно представить себе, что это такое.
Дело в том, что в какой-то момент большевистское правительство обнаружило, что ввиду нехватки грамотных кадров практически во все эшелоны власти проникли люди непролетарского происхождения – выходцы из дворян, военных, промышленников, купцов и т. п. И неудивительно – уровень их образования был намного выше, чему у пролетариев. Приблизительно та же ситуация сложилась и в студенческой среде: около половины студентов были выходцы из «бывших». Какой же из этого был выход? Правильно: пролетарской метлой безжалостно вычистить контрреволюционный мусор, лишить его возможности получать образование. Пусть учатся только люди «правильного» происхождения. Газеты того времени гневно восклицали: «МЫ НЕ БУДЕМ ОБУЧАТЬ НАШИХ КЛАССОВЫХ ВРАГОВ!»
По сведениям исследователя А. Ю. Рожкова, в решении бюро Петроградского губкома РКП(б) «Об очищении Питера от эсеров и меньшевиков», принятом на заседании 23 мая 1922 года, указывалось: «Признать необходимым произвести чистку и удаление из Питера контрреволюционного студенчества, порядок этого удаления разработать особо с соответствующими органами». Однако в официальном Положении о перерегистрации студентов от 24 марта того же года эта акция была замаскирована под «освобождение от не занимающихся и неуспевающих студентов».
Вот как описывала процедуру изгнания одна из «вычищенных»: «Войдя в институт, я увидела группу студентов, толпившихся перед… объявлением: на доске был вывешен список… студентов, которым предлагалось зайти в канцелярию по вопросу о пребывании в институте. В списке значилась и моя фамилия. Некоторые из указанных в списке уже побывали в канцелярии. Одним из них было объявлено об исключении, другим предложено было представить в канцелярию института… командировку в институт от какого-нибудь учреждения, партии, профсоюза, сельсовета или же рекомендацию от трех членов коммунистической партии. Заранее зная, что никаких документов я представить не смогу, направилась я в канцелярию с ясным сознанием обреченности на исключение. Но мне не предложили доставать дополнительные документы, мне сообщили об исключении меня из рядов слушателей. Я попыталась выяснить причины исключения, но никаких объяснений мне не дали. Из канцелярии меня направили к секретарю комсомольской организации. Молодой парень с суровым лицом принял меня и просто-напросто отказался разговаривать со мной. ‹…› Без сожаления захлопнула я за собой дверь вуза. Я понимала – с учебой покончено навсегда»[287].
По словам А. Ю. Рожкова, точных статистических данных о ходе вузовской «чистки» 1922 года нет. Отчасти о ее масштабах можно судить исходя из того, что количество вузов в стране снизилось с 159 в 1921 году до 99 в 1922-м, а численность студентов сократилась с 197 тысяч до 130 тысяч. В медицинских вузах, где студенты рабоче-крестьянского происхождения составляли менее десяти процентов, доля исключенных составляла более половины. К примеру, в Кубанском медицинском институте из 720 студентов, подвергшихся «чистке», были отчислены 437 – 61 процент. Еще более жесткой была «чистка», состоявшаяся согласно постановлению Совнаркома РСФСР от 16 мая 1924 года «О сокращении наличного количества учащихся в вузах».
По словам Алисы, всем студентам Петроградского университета предписывалось заполнить анкеты с вопросами о социальном статусе родителей и прочих родственников. Хотя об этом вслух не говорилось, но было ясно, что тех, у кого были родственники из числа «буржуев», должны были изгнать из университета. Медленно заполняя анкету, Алиса чувствовала, что подписывает сама себе смертный приговор.
Ее спасла чистая случайность. За несколько дней до начала «чистки» делегация из нескольких британских ученых прибыла в Петроград, чтобы лично понаблюдать за ходом «благородного эксперимента». Вот как описала Айн Рэнд эту делегацию в романе «Мы живые»: «Кира запомнила лишь одного из них: высокую, худощавую и уже не молодую женщину с лицом школьной учительницы. На ней было отличное модное бежевое пальто, которое громче всех приветствий, громче “Интернационала” кричало, что оно сделано за границей. Хорошо сшитое, из дорогого материала, отлично сидящее на своей обладательнице, оно не стонало, как эта толпа вокруг Киры, о ничтожности и убожестве существования. Кроме того, на британском товарище были шелковые чулки – золотистое сияние, облизывающее ноги, увенчанные новыми коричневыми лакированными узорчатыми туфлями».
В какой-то момент члены делегации узнали о готовящейся «чистке» и выразили недовольство. Желая произвести приятное впечатление на иностранных гостей, руководство университета приняло решение отменить приказ об отчислении тех студентов, которые уже находились на стадии выпуска из университета. Для Алисы заканчивался второй год учебы, а следующий – третий – был последним. По этой причине ей удалось избежать отчисления.
Так выглядит эта история в пересказе самой Айн Рэнд. Правда, приходится отметить, что здесь опять концы не очень-то сходятся с концами. Насколько нам известно, в Петрограде «чистки» проходили в 1922 и 1924 годах; по словам Айн Рэнд, ее пытались отчислить весной 1923 года. Кроме того, сам сюжет с вмешательством иностранной делегации во внутренние дела вуза выглядит достаточно маловероятным. Наконец, у нас есть неопровержимые архивные данные, что Алиса Розенбаум действительно была отчислена, только несколько позднее – в декабре 1923 года, на основании постановления правления Петроградского государственного университета вследствие «невыполнения академической активности». В архивном деле ЦГА СПб № 3576 из студенческого отдела Императорского Санкт-Петербургского университета (как ни странно, на обложке значится именно это) указывается, что Розенбаум Алиса Зиновьевна выбыла 13 декабря 1923 года – не в результате «чистки» по социальному принципу, а из-за академической неуспеваемости.
Тем не менее 13 октября 1924 года она получила свидетельство об окончании теперь уже Ленинградского государственного университета. Очевидно, здесь сыграло роль то, что 15 июля 1924 года Алиса сдала зачет по политэкономии и тогда же подала заявление с просьбой выдать свидетельство об окончании общественно-педагогического отделения. Понятно, в задолженности по политэкономии как раз и заключалась академическая
