Любовь-морковь и третий лишний - Дарья Донцова

– И Тоня отправляла к ней на лето дочь?

Эва пожала плечами:

– Не в Москве же девчонке сидеть, нашаквартира находилась на шумном проспекте, в доме, где был вход в метро, да ещена первом этаже. Конечно, раньше машин меньше было, но все равно, как апрельнастанет, дышать нечем, о стеклопакетах и кондиционерах тогда и не слыхивали.Вот и представь себе, каково летом там было! В комнатах духотища, сил нет!Откроешь окно – шум несется и гарь с проспекта, поэтому Тину и отвозили кгрязнуле! Мать небось так рассуждала: ну какая драма в немытых бабкиных руках?Зато дочка ночь спать спокойно будет и три месяца чистым воздухом дышать!

– Она хотела как лучше, а получилось каквсегда, – покачала я головой, – гепатит – страшная болезнь, порой навсю жизнь след оставляет.

Эвелина ухмыльнулась:

– А не было его, гепатита.

– Ты же сама только что…

– Ладно, теперь не перебивай, –широко улыбнулась пьянчужка, – слушай правду про народную любимицу, белуюи пушистую Валентину Бурскую.

Эвелина тосковала за решеткой несколько раз,ее жизнь – это цепь посадок и выходов с зоны. И всегда она оказывалась на нарахпо причине дружбы с бутылкой. Выпив крохотную дозу, Эва засыпала, а когдаоткрывала глаза, то получалось, что влипла в неприятность. То в квартире, гдегудела теплая компания, убили человека, то хозяйку обворовали, а в сумкеЭвелины неизвестно как оказались чужие золотые колечки, то алкашка приходила всебя в подъезде в окружении ментов, которых приволок незнакомый мужик.

– Сука она, – вопил он, – пошласо мной в укромное местечко, согласилась дать за копейки и вытащила из карманадокументы вместе с портмоне!

Бедная Эвелина, слабо сопротивляясь, блеяла:

– Не виновата я, ей-богу, заснула отводки. Что дальше – не помню.

Для нее самой было большим удивлением услышатьо своих «подвигах». Естественно, ей никто не верил, и она вновь оказывалась подзамком, правда, ненадолго, преступления, совершаемые Эвелиной, на большой срокне тянули, пару раз ее менты просто били и отпускали.

Выйдя за ворота зоны в последний раз, Эва даласебе зарок не пить, может, она бы и не выдержала трезвого образа жизни, нозаболели почки, последовала операция. Эвелина страшно испугалась за свою жизнь,сбегала в церковь и перед иконой дала зарок: никогда, ни с кем, ни по какомуповоду она не прикоснется к рюмке.

Сдержать данное обещание было тяжело, ещетруднее оказалось устроиться на службу. Судимую женщину не хотели брать даже насамую непрестижную работу, но в конце концов Эве повезло, над ней сжалились вуправлении метрополитена. Похоже, там сидели милосердные люди, они вручилиженщине швабру и разрешили мыть одну из платформ. По странному стечениюобстоятельств это оказалась та самая станция, вход в которую располагался в ееотчем доме.

Эвелина старалась изо всех сил, но послеоперации ее часто охватывала слабость и иногда она буквально валилась наскамейку, в ушах шумело, перед глазами прыгали черные мушки, по спине тек пот.

Рухнув в очередной раз на жесткое сиденье, Эвауслышала тихий голос:

– Здравствуй, деточка.

Уборщица открыла глаза и увидела хорошосохранившуюся пожилую даму, одетую в новую шубку.

– Добрый вечер, – с трудом ворочаяязыком от усталости, ответила Эва.

– Никак не узнала меня?

– Простите, нет.

Старуха вздохнула:

– Да уж, время никого не красит. Ладно,напомню, я Зинаида Самуиловна.

Эва ахнула, около нее сидела бывшая соседка,милейшая Зиночка. Эвелина помнила женщину молодой, веселой и очень приветливой.Если Зиночка сталкивалась с Эвой во дворе или подъезде, то обязательнопротягивала девочке шоколадку со словами:

– Бери, не стесняйся, мне это добродевать некуда.

И это было чистейшей правдой, Зиночка работалаакушеркой, и благодарные женщины тащили ей коробки, плитки шоколада и кульки сосладким. Впрочем, наверное, Зинаида Самуиловна имела от пациенток и болеесущественное вознаграждение, потому что незамужняя дама жила очень хорошо,тщательно следила за своим внешним видом. Но и сейчас, постарев, она не забылапрежних привычек. Эве приветливо улыбалась не старуха, а пожилая дама стщательно уложенными седыми буклями и идеальным маникюром.

– Тетя Зина! – выпалила Эва.

Бывшая соседка поморщилась.

– Сделай одолжение, не величай менятетей, право, это смешно.

– Простите, – осеклась Эва, –по детской привычке вылетело, я вас очень любила!

– И ты мне нравилась, – кивнулаЗинаида Самуиловна, – милый, вежливый, начисто затюканный родителямиребенок. Сколько раз я говорила Григорию, уж коли решился чужую девочку воспитывать,так имей милосердие, не гробь детку, она в чем виновата?

Но нет, не по себе, видно, он ношу взвалил, даи Тонька хороша!

– Значит, я им точно неродная, –протянула Эва.

– А ты до сих пор не разобралась? –удивленно вскинулась Зинаида. – Ладно в детстве, но потом бы и понятьмогла – чужая ты им!

– Зачем тогда Григорий меня домаоставил, – горько воскликнула Эва, – уж лучше б в приют отправил!

Зинаида усмехнулась:

– Дело давнее, все поумирали, можно тебеи правду сказать. Денег Григорию твой отец дал, хорошо заплатил!

– Вы знали моего папу? – закричалаЭва. – Кто он? Хоть намекните!

В глазах Зинаиды мелькнула настороженность.

– Не довелось мне с ним встретиться!

– Отчего же вы тогда про деньгизаговорили?

Зинаида Самуиловна осторожно поправила сильновзбитую прическу.

– Тоня один раз ко мне прибежала вистерике, на колени бухнулась да как закричит: «Зиночка, спаси, беги к нам,Гришка Эвку убивает».

Перепуганная Зинаида метнулась в соседнююквартиру и буквально вырвала из рук побелевшего от ярости мужика находившуюсябез сознания дочь. Акушерка же вызвала «Скорую», но приехавшие врачиконстатировали:

– Это просто обморок, следов побоев нет.

– Паскуда, – взревелГригорий, – убил бы! – Потом он убежал прочь.