Спонсоры. Нет проблем, или Небольшие трансбалканские хроники из страны спонсоров - Жеральдин Бегбедер

Стана предлагает куда-нибудь пойти: ей хочется забыться, развеяться, устроить праздник. Сегодня вечером ее приятель, диджей Настич,[65] — вообще-то он звезда техно европейского масштаба — отмечает свой день рождения в «Сава-центре», хорошо бы отправиться туда… Мы пробираемся мимо мамочки, спящей с открытым ртом в своем продавленном кресле, можно подумать, она уже откинула копыта, Стана прижимает к губам указательный палец: молчите, дескать, — и мы втроем выходим на лестницу.

«Сава-центр», затерянный на пустырях белградской окраины, напоминает парижский Дворец съездов, только в бетоне. Звуковые волны распространяются от него на несколько километров вокруг. Огромная плотная толпа — молодые люди, тысячи молодых людей, от двадцати до двадцати пяти. У входа участники движения «Врачи мира» раздают бесплатно презервативы, затычки для ушей и листовки, посвященные воздействию экстази, кокаина и всякой другой дури. На двери — знак: вход с огнестрельным оружием запрещен. Думаю: а предусмотрено ли специальное помещение, чтобы это огнестрельное оружие собирать и там складывать? Может, и есть, — в конце концов, Сербия сейчас все равно что Дикий Запад…

— Сегодня тут тысячи тррри наберррется, все так ждали этого вечеррра, — орет Стана, глядя на нас, но прижав к уху мобильник и продолжая договариваться с диджеем о пропуске, не платить же нам за вход.

Стоим в ожидании перед двумя детинами весьма серьезного вида.

— Ты только посмотри на дубинки у них на поясе! — шепчу я Алену.

Звездный диджей выходит за нами сам: камуфляжная майка, порезанная на проймах, штаны из кожи то ли питона, то ли ящерицы, тщательно организованный беспорядок на голове. Больше всего он похож на наркомана, накачавшегося дурью до упора, ага, прежде чем вернуться на рабочее место, он оделяет Стану горстью разноцветных капсул.

Внутри громадная эстрада с несколькими проигрывателями, у каждого — свой диджей. Стробоскопы. На площадке под открытым небом, в дикой тесноте, дергаются тела танцующих. Судя по тому, какие раздрызганные у них движения, все они сейчас в экстазе под воздействием экстази. Смотри-ка, стишок получился! Косяки и бутылки пива «Бип», самого омерзительного в Сербии, но производящегося на национализированном у моего деда заводе,[66] передаются из рук в руки. Можно подумать, мы попали на rave-up,[67] с той только разницей, что здесь никто никому не улыбается, каждый дергается сам по себе — замкнутый в своей крохотной вселенной, никаким образом не общаясь с миром вокруг, и так — до отупения, до одичания, до полного забвения того, что их народ поменял три имени с тех пор, как они родились на свет, и что они если куда и движутся, то к провалу. Да они уже и не помнят, что очнулись однажды от националистического кошмара как с похмелья, чувствуя, что их провели. Мовида[68] на сербский лад — ночь, полная излишеств и безграничная: все, что ждет за ее пределами, это отвращение, разочарование, беспамятство.

Стану тоже хорошо зацепило. Она находит старых знакомых, восстанавливает связи, ей надо столько сказать каждому, ну и узнать кое-что, конечно. Она размахивает руками, словесный поток из нее извергается беспрерывно, быстро и отрывисто. Мы с Аленом в стороне от общего буйства, мы слишком трезвы. Несмотря на наши попытки надраться и быть как все, меня и здесь преследует это неприятное ощущение, что я не такая, устарела, далека от моды, чужая в своей стране. В два часа ночи, с банками «Бипа» в руках, мы покидаем «Сава-центр». У входа все еще очередь, и люди продолжают прибывать. Поток не иссякает.

Возвращаемся домой пешком. Белград похож на город-призрак, и фоном к нему — сверчки. Замяукала кошка, и снова стало тихо. У одного из домов фургончик «Врачей мира», тут они тоже раздают презервативы, снабжают наркоманов одноразовыми шприцами и медицинскими советами. К фургончику приближаются люди-тени, берут шприцы и бесшумно исчезают. Молодые, чисто одетые — ничего общего с отбросами общества. И вдруг мы видим его, да, точно, это он, мой kum, тень среди теней, он ждет своей очереди — так, будто это очередь за покупками… Вот он замечает, что мы его увидели, на мне останавливается недоверчивый взгляд больших черных глаз, но уже через секунду он вытаскивает белый носовой платок и промокает свое залитое потом лицо. А мы уходим в ночь, не сказав ему ни слова и не услышав ни слова от него. Как будто ничего не было, как будто мы ничего не поняли, как будто мы ничего этого не замечаем…

— Срок действия наших туристических виз вот-вот кончится, — сообщает Ален, изучив маленькие серые бумажки в наших паспортах, вложенные в них, когда мы приземлились в белградском аэропорту. Надо продлить, если не хотим неприятностей.

На кухне жуткий бардак: гора немытой посуды в раковине, гора грязных вещей на полу около стиральной машины, а посреди всего этого — завеса из сохнущих на вешалке для белья простыней. В тарелке на столе — несколько видов свиной колбасы кружочками, паприка, лук и крутые яйца.

Передо мной дымится кружка кофе. Я киваю: да, действительно надо заняться этим, ведь Ален будет сниматься в «Милене», нам придется еще на сколько-то задержаться в Сербии… а может быть — и навсегда. Говорю об этом Алену как бы между прочим и вижу, что его такая перспектива совсем не радует.

Чуть позже на кухне появляется Владан в костюме десантника: пятнистые брезентовые штаны цвета хаки, той же расцветки майка с коротким рукавом и фуражка на голове. С ним его kum, он же подручный, Душко, — парень лет двадцати с бритым черепом и нехорошим, как у жулика, взглядом, я его терпеть не могу, он, впрочем, отвечает мне взаимностью и сейчас все время посматривает на нас исподлобья вот этим своим нехорошим взглядом. А Владан буквально покорен парнишкой. С одной стороны, потому, что отец Душко, родившийся в Хорватии, впоследствии выкинутый из сербского анклава, Крайны, причем все свое добро ему пришлось там оставить, следил за ремонтом дома во время натовских бомбардировок и благодаря этому удалось порядочно сэкономить при замене кровли на оплате рабочим, а с другой — потому что сам Душко, ас информатики и классный специалист по компьютерам, безотказно чинил дядину машину, когда она давала сбои. Ну и — в здравом уме и твердой памяти — дядя сделал Душко своим kumʼом, это навеки соединило судьбы двух семей и одновременно создало кучу проблем. Сам-то Душко сильно выиграл на этом слиянии, ибо дядя решил оплатить дальнейшее обучение парнишки информатике, но Владану пришлось нелегко, поскольку на его иждивение сразу же перешла вся семья kumʼа, жившая, естественно, в нужде, а кроме того, ему волей-неволей пришлось присоединиться к их семейным сварам.