Жнец у ворот - Саба Тахир

– Статуэтку?

– Да, изображающую мать с ребенком на руках. Комендант уничтожила ее и убила раба, который нашел статуэтку в ее вещах. А во время третьего вторжения в комнате Коменданта оказалась еще одна скульптура. Мой информатор принес ее мне, выкопав из золы в очаге.

Он тянется к седельной сумке и вынимает из нее грубую статуэтку из желтой глины, обгоревшую с одного бока. Это фигурка женщины со склоненной головой, которая тянет руки к ребенку, который, в свою очередь, тянется к ней. Они не соприкасаются, но стоят на одной основе.

Фигурки сделаны совсем просто – вместо глаз вмятины пальца, вместо носов бугорки. Но рты женщины и ребенка открыты, как будто они кричат. Я рассматриваю статуэтку и отдаю ее назад Авитасу, чувствуя тревогу.

– Никому не удалось увидеть того, кто вторгался в покои Керис, – продолжает Авитас, убирая статуэтку. – В том числе потому, что сама Комендант об этом молчит и не поднимает тревогу.

На самом деле людей, которые могли бы проникнуть в жилище Коменданта незамеченными, предостаточно. Но есть только один человек, который мог бы сделать это несколько раз и притом не попасться. Я не слышала о ней уже много месяцев. Это Кухарка.

Я все еще обдумываю услышанное по дороге в горы, но все равно не вижу в этом никакого смысла. Зачем Кухарке пробираться в комнату Коменданта? Только ради убийства. Но для чего подкидывать ей статуэтки?

Мы едем в горы, и несколькими часами позже перед нами открывается вид на древний густой лес. Навиум сверкает на западе – пригоршня огней и поднимающийся к небу дым.

Мы спешиваемся у ручья. Я вынимаю кинжал, и мы направляемся к границе леса. Если Квин действительно здесь, он вряд ли будет гостеприимен, увидев на пороге Кровавого Сорокопута императора Маркуса.

Харпер снимает с плеча лук, и мы осторожно входим под сень деревьев. Стрекочут сверчки, поют лягушки – со всех сторон доносятся звуки южного лета. Хотя сейчас ночь, лунного света достаточно. Можно увидеть, что в этот лес давно не ступала нога человека. С каждым шагом моя надежда увядает. Завтра я должна послать Маркусу отчет. Что мне написать в своем докладе, если я не найду Квина?

У Харпер вырывается ругательство. Свистящий звук рассекает ночь. Из темноты в нашу сторону прилетает сразу несколько топоров, их лезвия вонзаются в дерево. Харпер едва успевает уклониться от одного из них, и я испытываю огромное облегчение при виде того, как мой союзник чудом избежал смерти.

Следующую пару часов мы проводим, старательно избегая ловушек всех видов, причем каждая последующая сложнее и опаснее предыдущей.

– Что за психопат тут живет, – выдыхает Харпер, обрубая веревку, которая призвана сбросить на нас сеть с сотнями осколков стекла, острых, как бритва. – Он даже не пытается захватить никого живым! Его цель – убить любого, кто подойдет близко!

– Это не психопат, – я говорю тихо. Луна висит высоко над деревьями. Полночь уже миновала. – Он просто очень осторожен.

Сквозь ветви светится огонек – это застекленное окно где-то вдалеке.

Что-то меняется в воздухе, и ночные создания умолкают. Я чувствую, что мы с Харпером тут не одни.

– Выходи и покажи себя, – я обнажаю меч, молясь небесам, чтобы это оказалась не банда разбойников с большой дороги или какой-нибудь безумный отшельник.

Тишина. В это мгновение мне кажется, что я ошиблась.

А потом слышится шорох шагов – сразу со всех сторон. Перед нами от дерева отделяется высокая величественная фигура с серебряным лицом. Это мужчина с густыми белыми волосами, наполовину скрытыми под капюшоном. Он совсем не изменился с тех пор, как я видела его в последний раз в Серре.

Нас окружает две дюжины воинов. Они не скрывают гербовых цветов, гордо и открыто носят униформу клана Витурия. Когда я выхожу вперед, они выпрямляются и салютуют мне.

– Кровавый Сорокопут, – последним отдает салют Квин Витуриус. – Очень вовремя.

* * *

Квин приказывает Харперу остаться с его людьми и ведет меня в полуразрушенный дом, врастающий в гору, и дальше – по длинной цепи пещер. Неудивительно, что Керис не удалось найти старика. Эти туннели настолько запутанны, что в них можно блуждать месяцами.

– Ты появилась на несколько недель позже, чем я ожидал, – говорит Квин по дороге. – Почему ты еще не убила Керис?

– Ее не так просто убить, генерал, – отзываюсь я. – Особенно, когда Маркус не может себе позволить убийство, которое выглядит как убийство. – Мы поднимаемся и, наконец, выходим на маленькое плато, по периметру огороженное стенами, но притом открытое небу. Здесь растет маленький тайный сад. Он выглядит так, будто некогда о нем заботились, а теперь предоставили самому себе, и он немного одичал.

– У меня есть для тебя кое-что, – говорю я, вынимая из кармана маску Элиаса. – Твой внук отдал мне это перед тем, как оставить Блэклиф. Я подумала, что, возможно, ты захочешь это сохранить.

Рука Квина на секунду зависает над маской, и наконец он берет ее.

– Помню, как трудно было заставить мальчика надеть на лицо эту штуку, – произносит он. – Я так и знал, что однажды он снимет ее, чтобы больше не надевать.

Старик сжимает маску в руке, и металл меняет форму, подобно воде.

– Они ведь часть нас, ты знаешь. Мы становимся сами собой, только когда они сливаются с нами. Мой отец постоянно повторял это с того дня, как вступил в ряды Масок: маска – это личность солдата, без нее часть души оставляет тебя, и восстановить это невозможно.

– А ты как думаешь, генерал?

– Мы – то, что мы вкладываем в маску. Элиас очень мало вкладывал в нее, так что она мало что давала ему взамен, – я жду, что он будет расспрашивать меня о своем внуке, но он просто убирает его маску к себе в карман. – Расскажи мне о твоем враге, Кровавый Сорокопут.

Пока я рассказываю о нападении на Навиум, об утрате флота, даже о статуэтке – Квин молчит. Мы с ним прогуливаемся по саду и подходим к пруду, огражденному раскрашенными камнями.

– Она что-то замышляет, генерал, – говорю я. – Мне нужна твоя помощь, чтобы выяснить, что именно. Нужно вывести ее на чистую воду.

– Керис училась ходить именно здесь, пока я не вывез их с матерью в Серру, – говорит он и кивает на едва различимую тропку, ведущую к беседке, увитой плющом. – Ей тогда было девять месяцев. Такая малышка… О небеса, Каринна так ей гордилась! Она просто обожала эту девочку.

Увидев выражение моего лица, он поднимает брови.

– Ты, наверное, думала, что моя любимая покойная жена была чудовищем и Керис унаследовала это от нее? Нет, совсем наоборот. Каринна не позволяла ни единому волосу упасть с головки дочери. У нас были дюжины рабов, но жена настояла на том, чтобы самостоятельно ухаживать за ребенком. Она кормила ее, купала, переодевала, играла с ней… Мать и дочь обожали друг друга.

Я не могу даже представить Керис маленькой золотоволосой девочкой. Этот образ настолько далек от нее нынешней, что ничего не получается. Я усилием воли заставляю себя вернуться к еще не заданным вопросам, которых у меня накопилось великое множество. Квин говорит медленно, даже слишком медленно. И я думаю, рассказывал ли он это раньше кому-нибудь.