Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Воллам Мортон

Если подняться на одну из вершин Дартмура, то увидишь, как мир будто падает за далекий горизонт, а облака плывут над самой твоей головой. Подобная картина вызывает странное чувство, похожее на приступ паники — сродни нашему инстинктивному страху перед раскатами грома. В таком месте, как Дартмур, человек мгновенно утрачивает всю претенциозность, кажется себе маленьким и беззащитным. Тонкая оболочка — по сути, маска цивилизованности — слезает с нас, как шелуха, ощущение обнаженности делает нас напуганными и приниженными. Но чего мы боимся? Не объяснить… Это безотчетный животный страх — как у кролика, который бежит по открытому пространству на виду у незримого охотника.

Иногда облако наползает на вершину холма и обволакивает его тонкой пленкой. Оно задерживается на какое-то время — слегка курится, испаряясь на острых гранях, заполняя белым туманом все впадины и канавки, — а затем вновь обретает прежнюю форму и как ни в чем не бывало плывет дальше. Плывет целенаправленно, спешит, словно несет важное послание. Куда, кому? В самом сердце пустоши встречаются болота. О, это непростые болота… На их зеленых лужайках бьют ключи, из которых рождаются главные реки Девоншира. До чего странно накрыть ладонью такой ключ и своей рукой остановить движение реки, которая где-то далеко-далеко, в нижнем течении, несет огромные корабли к морю! В этих зеленых лощинах Дартмура… но стоп! Я лучше остановлюсь, чтобы не угодить в ловушку. Я и так уже сказал слишком много.

В тени одной из дартмурских вершин под названием Уоррен-Тор проходит дорога, которая упирается в одно из таких болот. На обочине дороги стоит маленькая гостиница.

Кажется, будто низкое белое здание припало к земле, ища защиту от суровых ветров, которые зимой завывают в печных трубах. Как и большинство обитаемых мест в подобной дикой местности, гостиница напоминает убежище. Вид этой гостиницы — даже в ярких лучах солнца и с толстой полосатой кошкой, дремлющей на коврике, — невольно вызывает в памяти тревожные картины: снег, ветер, одинокий путник на пороге… Он отчаянно колотит в дверь, будто спасаясь от грозных духов пустыни, которые гонятся за ним по пятам.

Все приличные гостиницы имеют свой пунктик, так сказать, предмет гордости. У этой гостиницы, «Уоррен Инн», самый странный повод для гордости из всех, какие можно представить: она кичится тем, что огонь в ее очаге не гаснет уже сотню лет.

Естественно, я не мог пропустить такое чудо. Первое, что бросилось мне в глаза внутри, — это лисья морда, которая скалилась с металлического кронштейна над очагом. Комната была темной, на окне алела герань в горшках, воздух в гостиной был пропитан по-домашнему уютным запахом торфа. Столетний огонь оказался самым бледным пламенем, которое мне доводилось видеть. Едва заметная тонкая струйка дыма лениво тянулась от солидного брикета торфа в очаге. И ни малейшего намека на тепло.

— Кто зажег этот огонь и для чего его поддерживают? — спросил я у хозяина гостиницы, пока мы потягивали пиво из кружек.

— Понятия не имею, — ответил он с обескураживающей честностью, которая отличает истинного англичанина (будь на его месте корнуоллец, он бы непременно соорудил великолепную легенду). — Такова традиция гостиницы, и она поддерживается последние сто лет.

Мне тут же припомнилась история про одного американца в Италии. Ему показали свечу, которая, по слухам, горела несколько столетий. И что же сделал наш американский друг? Он немедленно затушил свечу со словами: «По-моему, сейчас ей самое время погаснуть!»

— Полагаю, кто-то мог и недосмотреть за пламенем? — предположил я.

Хозяин метнул в меня гневный взгляд, дружелюбную улыбку как ветром сдуло с его лица.

— Только не я, сэр! — с достоинством воскликнул он и в сердцах брякнул кулаком по столешнице.

Вот почему, подумал я, Англия никогда не станет республикой.

За второй кружкой пива он завел беседу о путешественниках, которые зимой заглядывают в гостиницу, привлеченные ее огнями.

— Давным-давно, — начал он, — задолго до меня приключилась такая история. В самый разгар зимы сюда забрел один путник. Было уже поздно, и его оставили ночевать в гостиной. Мужчина жаловался на усталость и сразу же намеревался лечь спать. Но тут его внимание привлек большой старый сундук в углу комнаты. Наверное, постоялец был чрезвычайно любопытным человеком, и к тому же весьма настойчивым, так как большую часть ночи он потратил на то, чтобы открыть злополучный сундук. И что же, по-вашему, он там обнаружил?

Хозяин сделал изрядный глоток из своей кружки, затем поставил ее на стол и устремил на меня торжествующий взгляд.

— Не знаю, — признался я.

— Там была куча льда, а под ней труп.

— Какой ужас.

— Очевидно, то же самое пришло и ему в голову, поскольку постоялец своими криками перебудил всю гостиницу. «О! — сказали ему, — не переживайте вы так! Этот человек умер своей смертью, а мы храним его до тех пор, пока не появится возможность отвезти в Уайдкумскую церковь и похоронить как полагается!»

Позже я удостоверился в подлинности этой ужасной истории. Правда, говорят, она произошла в другой одноименной гостинице, которая в былые времена стояла на противоположной стороне дороги.

Я наблюдал, как солнце садилось над Дартмуром.

Раньше мне доводилось видеть закат над Сахарой, и, припомнив свои старые впечатления, я понял, в чем источник тоски, охватившей меня в этот дартмурский вечер. Это был совершенно бесчеловечный закат! Здесь, в Дартмуре, не найти и акра удобной земли — куда ни кинь взгляд, на многие мили тянется почва, никогда не знавшая плуга. Мили земли, никогда не дававшей крова или пищи ни одному человеку — будь то мужчина, женщина или ребенок. Мили, столь же несовместимые с человечностью, как лунные кратеры. Земля, кажется, говорит: «Мне нет никакого дела до человека — жив он или мертв. Можете стараться хоть до скончания веков, все равно вам не приручить меня!» Жестокость пустыни или океана ощущается в Дартмуре…

Среди этого абсолютного покоя и одиночества солнце медленно опускалось к неровной, изломанной холмами линии горизонта на западе, ветер жалобно завывал в зарослях вереска. Я стоял на высокой пустоши в центре дольмена, сложенного в доисторические времена неизвестной расой людей. Что это был за странный народ? Для чего они покинули уютные долины с рощами, которые служили им убежищем, и пришли жить сюда — в пугающей наготе здешней земли, где сами казались беззащитными, как муха на стене?

Солнце коснулось кромки холмов, окутанной тревожной дымкой — будто там, внутри облака, тлел огонь, — и медленно в ней утонуло. Вокруг царило полное безмолвие: ни птичьей трели, ни скрипа колес, ни человеческого голоса, только ветер выводил свою невнятную унылую песню. В эту минуту мне подумалось: подобное сочетание гробовой тишины и абсолютного уединения среди бесконечных просторов пустоши, переходящей в столь же бесконечное небо, способно пронять даже законченного атеиста — так и кажется, что вот сейчас облачная пелена разверзнется и раздастся Глас свыше…