Не расстанусь с Ван Гогом - Екатерина Островская

– А что вы пожелали?

– Увы, раскрывать суть загаданного нельзя.

Они разговаривали и словно специально, чтобы продлить общение, не притрагивались к коньяку.

– Вы сказали, что если у подруги все сложится нормально, то пойдете домой. Вероятно, рядом живете?

Блондинка кивнула.

– Пять минут неспешным шагом.

– Ну, тогда пойдем, – сказал Саша и подал молодой женщине руку, помогая сойти с высокого стульчика.

Ее звали Ната.

Возле гардероба новая знакомая заскочила в дамскую комнату, доверив Холмогорову номерок. Саша получил по нему коротенькую норковую шубку и стал дожидаться. Тут к нему подкрались те двое, что доставили Холмогорова в гостиницу.

– А ты не теряешься, – произнес один, кивая на шубку. – Я вот пятый день торчу здесь и пока никого не зацепил.

– Чего же так? – спросил Холмогоров, изображая сочувствие.

– Работа была, – ответил парень, – Багров просил с одной крысой разобраться. Была, правда, одна баба, но больше по работе.

– Хоря стреляет, как бог, – встрял второй.

– Почему Хоря? – удивился Саша.

– Фамилия такая – Хорьков, – объяснили ему.

Из дамской комнаты вышла Ната. Парни заметили ее и протянули Александру ладони для прощания.

– Ну, удачи тебе, артист. А то давай, домчим вас? – предложил один.

– А может, поделим твою королеву на троих, а? – предложил другой.

Холмогоров покачал головой. Парни настаивать не стали.

Ната жила и в самом деле совсем недалеко. На лифте поднялись на последний этаж старого дома и вошли в квартиру.

– Оба-на! – поразился Холмогоров, не предполагавший увидеть мраморный пол и бронзовые настенные светильники.

Прихожая была просторной, заканчивалась арочным проемом, за которым находилась гостиная с белыми кожаными диванами и креслами.

– Откуда такая роскошь? – продолжал удивляться Саша. – Богатый папа презентовал?

– Сама заработала, – с грустью объяснила Ната, – года три только на нее и вкалывала, отказывая себе во всем.

– Что ж за работа такая? Ты случайно не киллер? А то я зашел, полный надежд, но вдруг…

– Я нотариус.

Ната показала ему квартиру: гостиную, столовую с кухней. В спальню не позвала, сказав, что Саша успеет еще туда заглянуть. Потом они расположились в столовой возле короткой барной стойки, и Холмогоров заметил, что подруга Наты ошиблась – надо было назначать встречу в другом баре. Хозяйка не сразу поняла комплимент, а когда сообразила, на что гость намекает, рассмеялась:

– Я к себе домой никого не приглашаю и никого не привожу: хочу, чтобы знакомые меня считали такой же, как и они сами. А мои друзья – люди с весьма средними доходами.

– Может, и они тебя не решаются приглашать в гости из тех же соображений?

Хозяйка достала из бара бутылку «Курвуазье», заметив:

– После коньяка – только коньяк.

Но выпили всего по рюмке, никуда не торопясь, впрочем. Саша рассказывал о съемках, в которых принимал участие, вспомнил несколько киношных баек. Потом оборвал себя на полуслове и удивленно спросил, обратив глаза к небу:

– Господи, ну что мы как не родные сидим? – И перевел взгляд на хозяйку. – Дай я тебя поцелую, моя хорошая…

Утром он вышел из душа, обмотав бедра легким махровым полотенцем. И в таком виде пошагал в столовую, где его уже ждал завтрак. Снова говорили обо всем подряд, и Холмогоров вздохнул, что не хочет уходить. Но съемочный день обычно начинается очень рано, он и так уже опаздывает. К тому же сегодня надо прогнать с десяток эпизодов, а потому закончить придется далеко за полночь, так что приехать вряд ли получится.

– А я и не навязываюсь, – спокойно сказала хозяйка.

– Я позвоню, – попытался соврать он.

– Звони. Кстати, пока ты спал, я записала тебе номера моих телефонов.

– И под каким именем ты значишься на моей сим-карте?

– Под именем «Нотариус», – ответила Ната. – Чтобы твоя жена не догадалась.

– Какая жена? – удивился он.

– А у тебя их много? – улыбнулась девушка. – Прости, ты меня всю ночь упорно называл Надей.

Ровно в семь вечера в дверь позвонили. Томас Линдмарк оказался высоким блондином лет тридцати пяти. От него так пахло одеколоном, словно инспектор освежил щеки перед тем, как нажать кнопку звонка.

– Старый дом, – приветливо улыбнулся он, просовывая ноги в шлепанцы, которые несколько дней назад принес Холмогоров для личного использования. – У меня почти такой же в Стокгольме. Самый центр – Гамластан, старый город. Только у нас пахнет морем, а здесь везде едой.

– Можно посмотреть ваши документы?

Линдмарк достал из кармана бумажник, развернул и показал ламинированный прямоугольник со своей фотографией. К бумажнику был прикреплен жестяной жетон с эмблемой и выдавленной надписью «Interpol».

– Достаточно?

Надя кивнула, хотя особо не вглядывалась.

– Где вы храните картину? – спросил инспектор, заглядывая зачем-то в кухню.

– Обычно в надежном месте.

– Если вы арендуете ячейку в банковском депозитарии, то это не лучшее место для ее сбережения. Должны быть специальные условия – определенные температура и влажность. Хотя… Вы позволите пройти?

Надя кивнула уже в спину направляющемуся в глубь квартиры инспектору и произнесла:

– Но сегодня я по вашей просьбе принесла ее сюда.

Линдмарк прошел в комнату и огляделся.

– А здесь пахнет уже духовной пищей, – заметил он и снова приветливо улыбнулся, чтобы хозяйка лучше оценила его шутку.

Гость подошел к «Едокам картофеля» и начал рассматривать картину.

– Вы очень хорошо владеете русским, – сказала ему Надя.

– Учил, а теперь приходится часто на нем общаться. Я родился в Таллине, знаете ли, но потом родители поехали на родину предков отца, в Швецию. И школу уже там окончил. – Он наклонился к холсту, потом отстранился. – Эта картина и есть. Именно.

– Да, это Ван Гог, – подтвердила Надя.

Но инспектор покачал головой:

– Я сказал – эта, но не сказал, что она кисти Ван Гога.

– Музей в Амстердаме подтвердил подлинность.

– Я был у них. Видел фотографии и документы, которые представила ваша бабушка.

– Госпожа Радецкая не родственница – близкая подруга.

– Может быть. Как ее здоровье?

– Она умерла.