Лекарство от любви - любовь - Ольга Егорова

Вечером того же дня позвонил Артем. Кристина, вдоволь наплакавшись, позабыла на этот раз отключить телефон. Сняла трубку как-то нечаянно, нечаянно услышала голос, от которого сразу же задохнулась, отчетливо осознав, насколько тяжело будет ей смириться с этим «никогда»…

Голос был радостным.

– Кристина? Боже мой, наконец-то… Ты сумасшедшая, просто сумасшедшая, ты знаешь об этом?

– Не вижу повода для радости, – ответила она хмуро.

В ответ он сказал, что любит ее. Что он любит ее так, как никто и никогда не любил никого на свете. Он тысячу раз повторил это «люблю», запуская новые стайки мурашек, предательской дрожью стекающих вниз по коже и растворяющих призрачный образ нимфетки-полубогини…

«Я только что разговаривал с ней. Серьезно и долго. И она все поняла, Кристина… Она меня поняла, она даже прощения попросила…»

Он прямо-таки задыхался от щенячьего восторга. От искренней и детской радости, которая сквозила в каждом его слове, в каждой ноте голоса, в его дыхании… Кристина чувствовала себя обязанной разделить с ним эту радость, но почему-то не могла. Однако некоторое облегчение от его слов все же ощутила, удивившись в глубине души, что так легко и так быстро все разрешилось.

Но разрешилось все позже. Немного позже, на следующий день, а вернее, на следующий вечер. На этот раз она собиралась более тщательно, вместо тяжелых ботинок надела туфли на шпильке, вместо привычных джинсов – длинную узкую юбку. Еще бы, первый вечер в узком семейном кругу. Важный, ответственный вечер…

По дороге она даже поймала себя на мысли о том, что хочет понравиться Светочке. Ведь получается, что она ей теперь вроде как мачеха… Это нестерпимо рассмешило ее – вот уж о чем никогда не помышляла, обзавестись в девятнадцать лет шестнадцатилетней дочкой! Странная штука – жизнь…

В самом деле странная. Ее ждали к шести, но Кристина пришла раньше. Она вообще чаще всего приходила раньше, потому что всегда боялась опоздать.

Дверь почему-то была приоткрыта. Узкая щель в проеме зияла черной пустотой, такой манящей – Кристина знала, что черная пустота обладает специфическим влиянием на психику человека, магия черной пустоты не изучена, но феномен ее сомнению не подлежит. Теперь она в полной мере испытала это магическое притяжение, этот завораживающий гипноз черной пустоты. Она шагнула в нее, и пустота сразу же проникла в оболочку сердца, подменив ее собой, сомкнулась вокруг ласковым колечком и шепнула: «Иди. Иди дальше…»

«Почему? Почему дверь открыта?» – стучало сердце, из последних сил пытаясь сопротивляться этому шепоту. Такому сладкому, липкому, не предвещающему ничего хорошего.

Черная пустота растворилась в полумраке коридора. В полумраке и напряженной, грозящей взорваться тишине. Но тишина была обитаемой. Кристина сумела определить это по едва уловимым признакам, витающим в воздухе. Такое бывает, когда выключаешь звук у телевизора, а тени с экрана продолжают мелькать на стене, продолжают жить своей беззвучной, но от этого не менее живой жизнью…

Тишина была обитаемой. Она смотрела сумрачным взглядом, оживала торопливыми гулкими ударами сердца, на время позаимствовав его у Кристины. Просто одолжив или виртуозно создав дубликат. И теперь в ней, в этой тишине, стучали два сердца…

Хотя Кристине казалось, что их гораздо больше. Не два, не три и не четыре. А целая сотня сердец бьется в этой тишине, разрезая ее, как автоматная очередь, лишая целостности и столь характерного для нее, для тишины, спокойствия и умиротворения. Теперь она поняла: эта тишина была зловещей.

Тишина была обитаемой и зловещей.

Взгляд скользнул вниз, и она увидела что-то до боли знакомое. Незамысловатую дорожку, ведущую в спальню. Дорожку, усыпанную желтыми листьями несуществующей осени: желтая майка-топик, ядовито-желтая резинка для волос… Еще что-то желтое и темное, сверху, и вдруг тихий стон донесся из спальни и обрушился на тишину, сметая ее.

Обитаемую и зловещую тишину, которая посмела вообразить себя здесь хозяйкой. Нет, оказывается, она поторопилась. Очень сильно поторопилась. На самом деле здесь господствовали звуки…

Вернее – звук.

Протяжный и долгий стон, который невозможно ни с чем спутать. Стон, имеющий не только совершенно особую тональность, но имеющий также и вкус, и запах, и даже цвет…

Платиновый цвет профессионально вытравленных волос, которые когда-то были рыжими. Сладко-пряный запах вирджинского кедра, который когда-то был живым и расцветал каждую весну по соседству с американской столицей. Горьковато-миндальный вкус, который когда-то…

Который когда-то…

Кристина как загипнотизированная шла по желтой тропинке, ведущей в спальню. Эта тропинка – узкая, не извилистая – неизбежно должна была привести ее к развязке. Здесь не было никакого лабиринта, не было никакой путаницы.

Все было ясно. Предельно ясно, ужасающе ясно…

Она увидела два обнаженных тела на постели. Выразительно-неподвижных тела. Настолько выразительных в своей неподвижности, настолько обнаженных в своей неподвижности, и ей захотелось кричать. Чтобы разрушить, разрезать, рассечь, раскромсать этим криком предельную ясность, ужасающую ясность, а вместе с ней – и сами эти стены, и тысячи стен в округе. Превратить в обломки, в руины, в прах, в ничто… И себя – тоже. Где же ты, мальчик Джельсомино из детской сказки, которую так любит читать Светочка-нимфеточка? Приди на помощь…

Но на помощь пришла совершенно неожиданно тишина. Она тихо подкралась сзади и поймала, подхватила ее крик, смяла его в своей цепкой ладони и безжалостно задушила. Грубо получилось, но иначе, наверное, и нельзя было в подобной ситуации.

Осязаемая тишина в тот вечер просто заткнула ей рот. И увела за собой – той же тропинкой, усыпанной желтыми листьями несуществующей осени. В обратном направлении. Тишина вела ее за руку, бережно сжимая похолодевшие пальцы, отогревая похолодевшее сердце, она верной подругой-спутницей довела Кристину до самой двери, она заботливо приоткрыла ее, легонько подтолкнула и прошептала: «Иди. Иди же…» – и пугливо исчезла, растворилась почти сразу в уличном шуме.

Кристина шла по улице, не разбирая дороги, разобидевшись на тишину, которая так подло, так не по-дружески с ней поступила. Весь остаток вечера и часть ночи она так и ходила по улицам, она все время шла вперед, только вперед, никуда не сворачивая. Возможно, рано или поздно она оказалась бы в той же точке, откуда началось ее кругосветное путешествие. Как Марко Поло, как Фернандо Магеллан, совершив по дороге парочку географических открытий. Как тримаран «ИДЕК» – лихо, за семьдесят три дня. Как легкий парусник. Ведь Земля круглая. Возможно…

Если бы не эта остановка в Париже.

Даже теперь, спустя десять лет, ей казалось, что в Париж она попала именно таким путем. Просто шла по улице, твердо решив, что не будет останавливаться. Шла, оставляя позади перекрестки, высотные здания, искусственные насаждения, фонари, мелькающие слабо и тускло. Шла, оказавшись в другом измерении, в волшебном измерении, где легко можно преодолеть любую боль, стоит только удалиться от нее на соответствующее расстояние. Чем ближе боль, тем она сильнее. Чем дальше – тем слабее, беззащитнее. Тем легче победить ее – совсем. Может быть, это и есть тот самый толчок, побуждавший людей совершать географические открытия? Может быть, тримаран «ИДЕК» тоже пытался заглушить какую-то боль в своем железном сердце?