12. Битва стрелка Шарпа. 13. Рота стрелка Шарпа (сборник) - Бернард Корнуэлл

в отчаянную атаку с северной стороны. Натиск был рассчитан так, чтобы французская пехота как можно быстрее преодолела участок, простреливаемый противником. Мушкеты и винтовки палили вовсю, наполняя помещение смрадным дымом, но третий или четвертый выстрел прозвучал неожиданно громко, и какой-то гвардеец отшатнулся с проклятием, ощутив резкую боль в запястье от отдачи мушкета.

– Они закрывают бойницы! – крикнул кто-то.

Шарп подбежал к ближней амбразуре на северной стене и сунул винтовку в дыру. Ствол наткнулся на камень. Французы держали выпавшие куски каменной кладки с внешней стороны бойниц, удачно блокируя огонь неприятеля. Другие забрались на крышу, их подметки издавали скребущие звуки, напоминающие возню крыс на чердаке.

– Господи! – Побледневший солдат посмотрел вверх. – Матерь Божья!.. – с подвыванием заверещал он.

– Заткнись! – рявкнул Шарп.

Он уже слышал удары металла о камень. Сколько еще ждать, пока крыша обвалится и в казарму влетят жаждущие мести французы? Десятки бледных лиц повернулись к Шарпу, требуя ответа, которого у него не было.

И тут Харпер предложил решение. Забравшись на гору набитых соломой мешков у двери, он оказался под небольшим отверстием, служившим дымоходом и отдушиной. Проем находился слишком высоко, чтобы французы могли его блокировать, но позволял Харперу вести огонь на уровне крыши казармы Донахью. Стреляя практически без перерыва, сержант мог, по крайней мере, задержать атаку на Донахью в надежде, что Донахью догадается ответить услугой за услугу.

Первый залп семистволки отозвался таким громыхающим эхом, как будто выстрелило тридцатидвухфунтовое орудие. Град пуль простучал по соседней крыше, словно картечь. В ответ из темноты донесся стон. Теперь Харпер успевал только нажимать на спусковой крючок – заряженные мушкеты и винтовки подавались снизу без задержки, и сержант даже не целился, а просто посылал пули в копошащуюся серую массу на соседней крыше. Уже после полудюжины выстрелов эта масса начала рассеиваться – солдаты поспешно спускались, чтобы укрыться на земле. Ответ последовал, но вражеские пули щелкали по каменной стене, не причиняя вреда и лишь высекая пыль. Тем временем Перкинс перезарядил семистволку, и Харпер пальнул еще раз. В ту же секунду в отдушине казармы Донахью полыхнул огонь, и Шарп услышал, как скребут по стене подошвы французских ботинок.

В бараке кто-то вскрикнул, раненный мушкетной пулей. Французы разблокировали амбразуры и принялись вслепую стрелять в темноту, где плакали женщины и дети. Люди старались держаться подальше от линии огня – никакой другой защиты у них не было. Харпер продолжал вести огонь, несколько мужчин и женщин заряжали для него оружие, но остальным оставалось только ждать в задымленной темноте и молиться. Внутри царила адская какофония: грохот, стук, шорохи, звон и, как жуткое предвестие страшной смерти, несмолкаемый волчий вой окруживших барак солдат Лу.

Через заплату в потолке посыпалась пыль. Шарп приказал всем отойти от опасного места и поставил кружком мужчин с заряженными мушкетами:

– Если упадет камень, стреляйте. Стреляйте как можно чаще.

Дышать становилось все труднее. В воздухе висели пыль, дым и вонь. Дети плакали по всей казарме, и Шарп уже не мог заставить их замолчать. Женщины тоже рыдали, а снаружи долетали приглушенные голоса французов, насмехавшихся над своими жертвами и обещавших дамам кое-что получше дыма.

Хэгмен, откашлявшись, сплюнул на пол.

– Как в угольной шахте, – сказал он.

– Спускался под землю, Дэн? – спросил Шарп.

– Целый год вкалывал в Дербишире. – Хэгмен вздрогнул – в ближайшей бойнице грохнул мушкет, и пуля, никого не задев, ударила в противоположную стену. – Я еще малым был. Если бы мой папаша не умер и мать не уехала к сестре в Хэндбридж, я бы там и остался. И скорее всего, уже лежал бы в могиле. Там только счастливчики до тридцати дотягивают.

Он вздрогнул – стены похожего на тоннель барака завибрировали от тяжелых ритмичных ударов. Французы то ли принесли кувалду, то ли применили в качестве тарана большой камень.

– Мы тут как те три поросенка, – сказал в гудящей темноте Хэгмен, – а снаружи пыхтит и сопит злой волчище.

Шарп взял винтовку. Он сильно вспотел, и ложе показалось липким.

– Никогда не верил, что поросята могли победить волка.

– Поросята, как правило, не могут, – хмуро согласился Хэгмен. – Если эти гады будут так стучать, у меня голова заболит.

– Заря уже близко, – сказал Шарп, хотя и не знал наверняка, уйдет ли Лу с первым светом.

Обещая своим людям, что французы уйдут на рассвете, он пытался дать им надежду. А может, надеяться не на что? Все они обречены умереть в отчаянной схватке, их перестреляют и переколют штыками солдаты элитной французской бригады, явившейся сюда, чтобы разбить жалкую роту несчастных ирландцев.

– Осторожно! – воскликнул кто-то.

С потолка снова посыпалась пыль. До сих пор старые казармы на удивление хорошо держали осаду, но пролома в каменной кладке было не избежать.

– Не стрелять! – скомандовал Шарп. – Ждем, пока не ворвутся!

Несколько женщин упали на колени; перебирая четки и раскачиваясь, они молились Святой Деве Марии. Рядом, став кружком, ждали мужчины с нацеленными на потолок мушкетами. Позади них образовался второй круг защитников казармы, тоже с заряженным оружием.

– Я ненавидел шахту, – снова заговорил Хэгмен, – и всегда боялся. Боялся с самой первой минуты, когда начал спускаться. Люди там часто умирали без всякой причины. Ни с того ни с сего! Их просто находили мертвыми – с такими спокойными лицами, как у спящих детишек. Я думал тогда, что это черти из центра земли забирали их души.

Кусок каменной кладки в потолке вдруг просел, и какая-то женщина испуганно вскрикнула.

– В шахте у вас хотя бы женщин не было и не вопил никто, – проворчал Шарп.

– Были, сэр, как же без них. Некоторые работали заодно с нами, а некоторые на себя, если вы понимаете, что я имею в виду. Была там такая, звали ее, помнится, Карлица Бабс. Брала пенни зараз. Пела нам по воскресеньям. Когда псалом, а когда что-нибудь из гимнов мистера Чарльза Уэсли: «Бури жизни отведи, спрячь меня, Спаситель мой, дай пристанище душе, сохрани и успокой». – Хэгмен усмехнулся в душной темноте. – Может, у мистера Уэсли были какие-то непонятки с французами, сэр? Не иначе как. А вы, сэр, знаете гимны мистера Уэсли?

– Меня, Дэн, в церковь не тянуло.

– Карлица Бабс не совсем церковь, сэр.

– Так она была твоей первой женщиной? – догадался Шарп.

Хэгмен покраснел:

– Даже денег не взяла.

– Какая молодчина.

Шарп поднял винтовку, и тут кусок крыши наконец рухнул на пол, создав хаос из пыли, воплей и шума. Рваную дыру фута в два или три шириной затянуло пылью, за которой мелькали неясные и казавшиеся громадными силуэты французских солдат.