Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Но если в более поздние годы главная цель пропаганды заключалась в укреплении власти Владимира Путина, то в 1991-м ни сам Невзоров, ни те, кого фильм привел в ярость, советского президента не поддерживали. Невзоров обвинял Горбачева в том, что он действовал недостаточно жестко и бросил советских солдат в прибалтийских республиках, не выслав им подкрепления. Интеллигенция же, напротив, винила Горбачева за то, что он вообще ввел туда войска. Решения, которое удовлетворило бы обе стороны, не существовало. Сам Горбачев утверждал, что спал, когда происходило побоище в Вильнюсе, и возлагал всю вину на местные власти.

В первую среду после кровопролития в Литве “Московские новости” вышли в черной траурной рамке: на восьми страницах газеты рассказывалось о событиях в Вильнюсе. На здании редакции вывесили флаг с черной лентой; на дверь прикрепили плакат: “Кровь, пролитая в Литве, – это наша кровь”. Главный материал выпуска, с фотографией молодого человека, поднявшего литовский флаг перед советским танком, вышел под заголовком: “Преступление режима, который не хочет уходить со сцены”. В статье говорилось: “После кровавого воскресенья в Вильнюсе много ли осталось от того, что мы так часто слышали от президента в последние годы: «гуманный социализм», «новое мышление» и «общеевропейский дом»? Не осталось ничего”. Тема “гуманного социализма”, впрочем, была любимой не только у Горбачева, но и у самой газеты. Для поколения Егора Яковлева и “Московских новостей” события в Вильнюсе перечеркнули все надежды на то, что советский режим может держаться на чем бы то ни было, кроме насилия и лжи.

Передовица завершалась призывом к журналистам. “Если нет сил и возможности сказать правду, то хотя бы не участвуйте во лжи. Ложь проявится не завтра, не в будущем, она очевидна сегодня”[159]. В нижнем правом углу последней страницы этого номера “Московских новостей” были напечатаны имена сотрудников газеты, которые решили выйти из партии. Фамилии приводились в алфавитном порядке. Последним в списке был Егор Яковлев.

Вскоре после литовских событий несколько самых близких друзей Егора собрались у него дома, чтобы отметить его 60-летие. Как позже рассказывал Дэвиду Ремнику Владимир Яковлев, сын Егора, “встретились люди, не знавшие, что сказать друг другу. Вся их энергия улетучилась, мир больше им не принадлежал. А как вести себя в этом новом мире, они не знали. Обычно папин день рождения был шумным праздником. Но в этот раз все сидели молча, как в воду опущенные. Они были совершенно сломлены”[160].

Номер “Московских новостей”, посвященный литовским событиям, настолько впечатлил Горбачева, что он предложил приостановить закон о СМИ и вернуть прессу и телевидение под прямой контроль Верховного Совета, чтобы “обеспечить их объективность”. Он был так разгневан, что даже назвал газету ее английским именем “Москоу Ньюз”, видимо, стремясь подчеркнуть ее иностранный, чужеродный характер. Но джинна было не так-то просто загнать обратно в бутылку. Времена, когда Горбачев лично наделял избранное меньшинство правом свободы слова, давно миновали.

Когда один из журналистов газеты публично упрекнул Горбачева за предложение приостановить закон о СМИ, тот отказался от этой идеи так же легко, как и выдвинул ее несколькими минутами раньше. Горбачевскому крену вправо оказалось легко противостоять в силу его неубедительности. Нежелание президента СССР применять насилие и проливать кровь сильно разочаровало силовиков и консерваторов в партии.

Через месяц после провалившегося переворота в Вильнюсе Горбачев получил аналитический доклад от председателя КГБ, который настойчиво рекомендовал ему установить контроль над СМИ. “Интересы защиты советского конституционного строя настоятельно диктуют поддержание необходимого государственного контроля над средствами массовой информации, недопущения их кадрового размывания и тем более превращения в рупор антисоциалистических сил”, – писал Крючков[161]. Все было в точности, как и в 1968-м в Праге: СМИ представляли наибольшую угрозу для режима. И в точности, как в 1968-м, единственными орудиями, доступными советскому режиму для спасения самого себя, оказывались танки – неважно, с согласия Горбачева или без такового.

В апреле 1991 года Александр Яковлев написал Горбачеву:

Горбачев не прислушался к искреннему и, как вскоре выяснится, пророческому письму Яковлева. Он верил, что выход еще есть. 23 июля Горбачев, Ельцин, Кравчук и Назарбаев, руководители Украинской и Казахской ССР, встретились на даче Горбачева, чтобы обсудить подробности договора, который будет регулировать отношения между центром и республиками. Ельцин, которого поддерживали лидеры Украины и Казахстана, потребовал, чтобы Горбачев для начала снял с должностей трех человек, ответственных за кровопролитие в Вильнюсе, – Крючкова, Пуго и Язова, то есть глав КГБ, МВД и армии. Горбачев согласился, не подозревая о том, что весь разговор тайно прослушивается и записывается Крючковым.

В тот же день газета “Советская Россия” опубликовала манифест, озаглавленный “Слово к народу”: