Дамы и господа - Людмила Третьякова

Если б кто-то одарил ее своей дружбой, вниманием, вечно хмурый небосвод осветился бы для нее лучом солнца. А уж коль скоро кому-нибудь пришло бы в голову похвалить ее красивые глаза — единственное, в чем не отказала ей природа, — она воспрянула бы духом и распрямила вечно согнутые, будто в ожидании удара, плечи.

Но ничего этого не случилось. Давно вошедшую в воз­раст невесты Варю дядюшка никуда не вывозил, опасаясь трат на ее наряды и ответных визитов соседей.

А ведь Варя очень хорошо знала, как можно было жить, как жили ее молодые соседки! Для ее восприимчивой на­туры даже их редких посещений хватало, чтобы составить представление о тех удовольствиях, какие, как само собой разумеющиеся, позволяли себе эти дамы и девицы.

…Орловская губерния — вовсе не самая отдаленная от столиц. Здесь имели усадьбы люди очень богатые, они строили себе великолепные, скорее похожие на дворцы, дома, украшали их живописью, мрамором, гобеленами и бронзой. Заводили свои театры, оркестры, устраивали балы, на которых их жены и дочки щеголяли в нарядах, выписанных из Парижа.

Иной раз веселье выплескивалось из бального зала под своды столетних лип. Танцы под луной и звездами! Боже! Неужели такое могло происходить совсем неподалеку от унылой светелки Варвары Петровны, привыкшей засыпать под неистовое кваканье лягушек.

Однако не только из случайных посещений барышень, в ожидании нового бала рыскавших по усадьбам в поисках ка­кого-нибудь особо умелого куафера, затворница Спасского знала, как увлекательна и радостна может быть жизнь.

Спасала Варю огромная лутовиновская библиотека. Здесь было все: исторические фолианты, поэзия, геогра­фические атласы, труды по астрономии, ботанике, описа­ние путешествий, французская философия и, разумеется, французские романы.

О, эти романы! Даже суровые дядюшкины выговоры за каждую сожженную свечу не могли отучить ее от того мира сладких грез и возвышенных страстей, в который ее уводили эти, слегка пахнувшие плесенью, страницы.

Как здесь любили, как изъяснялись, какие письма писали обожаемому предмету! Варвара Петровна жила чужими страстями. Она примеряла их на себя, словно платья, но не те темные, нелепые, что шила для нее несведущая в изящ­ном дешевая портниха из ближнего Мценска, а воздушные, расшитые светящимся жемчугом или бархатным шнуром, в которых щеголяли героини французских романов. Любовные записочки, переданные бойкими служанками, приглашения на тайные свидания в укромные уголки версальского парка, клятвы и упоительные поцелуи — она доподлинно знала из книжек, как это бывает. Но прямой и резкий ум быстро вызволял ее из сладкого обморока. Она еще яснее видела убогость существования, серую паутину в углах своей ком­наты, выцветшие ситцевые занавески. Скрип рассохшихся половиц казался отвратительной, но единственной музыкой, сопровождавшей ее постылую жизнь.

На горе Варвары Петровны некоторые книжки были еще и с картинками. Красивые кавалеры, ангелоподобные дамы! В череде бесцветных дней барышни Лутовиновой был один совершенно черный — тот, когда она поняла, что дурна собой.

Поглядев в подслеповатое зеркало, кое-где изъеденное временем, Варвара Петровна всякий раз отходила от него в убийственном расположении духа. Она, так понимавшая красоту, так легко воспламенявшаяся ею, относила свою непривлекательность к едва ли не главному несчастью. Душа Варвары Петровны была чужда смирению: ее лицо вызывало в ней досаду, переходившую в еле сдерживаемую ярость, — в такие минуты она дурнела еще больше.

Как же так? Все прочитанное и обдуманное, все, краем уха слышанное ею, говорило о том, что природа, отказав женщине в красоте или даже просто в миловидности, лишает ее жизнь того романтического флера, тех переживаний, без которых не мыслим ни один роман. Если она и найдет себе пару, то ее ждет участь жены и матери, бесцветное сущес­твование в кругу семьи. Коль скоро оно так увлекательно, то почему об этой благостной теме не пишут в книгах? Да и женщины в своем кругу гордятся совсем другим. Бедность, незнатность, отсутствие воспитания, ума, вкуса еще не при­говор при хорошеньких глазках и ладной фигурке. Но что делать ей, Варваре Петровне, так обделенной судьбой?

Современники действительно сходились в том, что «Варвара Петровна обладала очень некрасивою, даже отталкивающею наружностью: она была маленького роста, с лицом, частью прыщеватым, частью изрытым глубокими порами; при этом она говорила в нос…»

Остался и еще один словесный портрет подобного толка: «Невысокого роста, сутуловатая, смуглая брюнетка с боль­шим носом… с лицом, попорченным оспой, В.П.Лутовинова была очень нехороша собой».

Поистине не ошибались те, кто относил затворницу Спасского к неудачницам «в полном смысле».

…Так прошли десять лет жизни Вари, которые во всякой женской судьбе следует, наверное, отнести к лучшим. Ибо они составляют тот романтический мир, память о котором сохраняется всю жизнь. Ни полудетских амуров с заезжим кузеном, ни первого появления на балу в невесомом платьице и туфельках из лайки, ни сватовства статного наследника благородного семейства, ни счастливых слез матушки, провожающей дочь к венцу, ни святых мук молодого мате­ринства — ничего этого, узаконенного природой и людьми, Варя Лутовинова не знала. Когда умер дядюшка, ей шел двадцать восьмой год. Эту сутулую, в заношенном платье и с тяжелым взглядом темных глаз старую деву вернее было бы величать Варварой Петровной.

Дядюшка скончался внезапно и, к счастью своей племянницы, не оставил завещания. На его наследство попробовала было наложить руку родная сестра, но тут уже в Варваре Петровне взыграла яростная лутовиновская кровь. Она ринулась в Мценский суд и заявила свои права на основании того, что является прямой и единственной наследницей покойного Ивана Ивановича Лутовинова по мужской линии.

Начался процесс, и в конце концов судьи решили дело в пользу Варвары Петровны, признав за нею полное и не­делимое право на наследство.

Такое надо было пережить! Вчерашняя нахлебница, Христа ради обретавшаяся под чужой крышей, стала богатой помещицей.

Капитал, который унаследовала Варвара Петровна, составлял 600 тысяч рублей. Только в одной Орловской губернии она теперь владела пятью тысячами крепостных душ. Кроме того, имения были в Калужской, Тульской, Тамбовской, Курской губерниях. К ней перешли прекрас­ный конный завод и огромные угодья плодородной земли. В старом, скучном доме бобыля Лутовинова оказалось шестьдесят пудов серебра и несколько мешков отборного жемчуга, которым покойник очень увлекался.

Природная крепость характера позволила Варваре Петровне спокойно воспринять перемены в жизни. Она все помнила и ничего не собиралась прощать — ни судьбе, ни людям, которым стала полновластной хозяйкой.

Но первое, что следовало сделать быстро, — это найти себе мужа.

Едва ли при ее практическом складе ума, умении видеть действительность без прикрас, понимании, что некрасива и старовата, она мечтала о любви и прочих нежностях. Нет! Но ее, несомненно, радовало сознание, что теперь ей, несмотря ни на что, подвластно устроить свою семейную жизнь.