Миф о Христе. Том I - Артур Древс

стремление возвеличить Иакова, главу иудейских христиан в Иерусалиме, и всячески подчеркивать его близость к Иисусу (напр., у Гегезипппа, в мнимых «посланиях Климента», в «евангелии назареев» и т. д.), то возникает серьезное сомнение относительно упомянутого Выражения: не является ли оно позднейшей вставкой в тексте послания к галатам, сделанной для того, чтобы в уста -самого Павла вложить подтверждение кровного родства между Иаковом и Иисусом?

Родители Иисуса отнюдь не были историческими личностями, не иначе обстоит дело с его братьями и сестрами. Нигде и никогда Павел не ссылается на рассказы «брата» или апостолов Иисуса, что обязательно должно было бы случиться, (если бы они больше Павла знали о Христе. «Нигде и никогда, — как с полным правом указывает Кальтгоф, — Павел не подкрепляет даже самых резких своих полемических выступлений против ревнителей закона ссылкой на исторического Иисуса. Он делает все свои богословские заключения и выводы без всякого упоминания об историческом Иисусе, он возвещает в своих посланиях евангелие о Христе, но отнюдь не такое евангелие, которое дошло до него от человеческой личности Иисуса, хотя бы через вторые или третьи руки».

От Павла мы не можем получить никаких сведений об историческом Иисусе. Правда, мимоходом он иногда ссылается на слова и веления «господа», как например, в 7, 10 и 9, 14 первого послания к коринфянам, где говорится о запрещении развода и о праве апостолов «питаться от благовествования». Однако, ссылки эти отнюдь не относятся к исторической личности и вообще имеют такой характер, что получается впечатление трафаретных оборотов речи, употреблявшихся там, где определенным правилам общинного быта надо было придать каноническую санкцию, приписав их покровителю и гению-хранителю общины. Эти ссылки напоминают излюбленное выражение пифагорейцев — «autos epha» (сам, т. е. учитель, сказал). Только один раз, в первом, послании к коринфянам, где апостол приводит слова, сказанные Иисусом на тайной вечере, Павел, кажется, намекает на исторического Иисуса: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб» и т. д. К сожалению, мы имеем здесь совершенно явную позднейшую вставку. Все это место (от 23 до 25 — 27 стиха) крайне неясно. Оно совершенно Не вяжется с ходом мыслей и изложения в этом поедании, а потому должно быть признано позднейшим добавлением к основному тексту, что признают и многие богословы. Павел говорит здесь, что он сам воспринял от Иисуса все, о чем рассказывает в этих стихах. Означает ли это, что он узнал о тайной вечере непосредственно от Иисуса, когда тот, «преображенный», явился Павлу? Но с гораздо большим основанием можно предположить, что весь рассказ о «тайной вечере» позаимствован из сложившегося уже культа. Но то и другое могло бы случиться, если бы речь шла только о словах Иисуса на «тайной вечере». Слова же послания: «в ту ночь, когда он предан был» — совершенно не вяжутся ни с «явлением» Иисуса Павлу, ни с заимствованием из установившегося уже культа и, следовательно, наверное являются вставкой. Впрочем, место это в посланиях является слишком одиноким намеком на действительное событие из жизни Иисуса, а потому и должно быть признано совершенно ненадежной базой для доказательства историчности Иисуса[38].

Таким образом, все ссылки на Иисуса и упоминания о нем, которые мы находим у Павла, оказываются лишенными всякого значения для решения вопроса об «историческом» существовании Иисуса. Приводимые Павлом так называемые «слова господни» относятся ко второстепенным пунктам учения Иисуса. Напротив, о моментах, в которых новейшие критические богословы усматривают все своеобразие и величие учения Иисусова, например, о беспредельной вере Иисуса в благость «отца небесного», об Иисусовом завете любви к ближнему, о его проповеди кротости и милосердия, о его предостережении против переоценки мирских благ, Павел не проронил ни звука так же, как и о личности Иисуса, о его нравственной высоте и благочестии, о его преданности богу, о его влиянии на свой Народ[39]. Павел даже пальцем не пошевельнул, чтобы представить своим читателям возможно более человечного и человекообразного Иисуса. Кажется, он даже о чудесах Иисуса ничего не знает. Он совершенно не упоминает о сострадании Иисуса к бедным и угнетенным, хотя как раз эта черта могла обратить к Иисусу сердца людей и произвести впечатление на падкую до чудес толпу. Больше того: все поучения и проповедь Иисуса остались у Павла неиспользованными. Он не воспользовался ими даже для того, чтобы утвердить обособленность Иисуса, его своеобразие и отличие от пророков, предшествовавших ему, как это обычно делает современная христианская литература. Таким образом, как раз те мысли, в которых протестантское богословие видит идейное достояние исключительно Иисуса, оказываются в посланиях совершенно не связанными с личностью этого Иисуса. Они представлены там, как оригинальный продукт апостольского сознания, тогда как, Наоборот, житейские правила общинного быта, в которых богословие видит продукт исторического развития раннехристианских общин, приписаны в посланиях непосредственно Иисусу. Христос Павловых посланий является, поэтому, скорее камнем преткновения для критического богословия, чем аргументом в пользу признания исторического Иисуса. Даже такой ревностный поборник принципов исторической школы богословия, как Вернле, вынужден признать: «Мы крайне мало узнаем от Павла о личности Иисуса, о его жизни. Если бы все послания Павла были утеряны, мы бы знали об Иисусе немногим менее, чем теперь». Автор этот, однако, утешает себя дальше тем, что в известном смысле Павел нам, будто бы, дает больше, чем самые точные и содержательные протоколы. «Мы узнаем от него, что человек (?) Иисус оказался в состоянии, несмотря на распятие, приобрести необычайную силу самой смертью своей, и в частности, Павел сознавал себя настолько под обаянием личности этого Иисуса, что весь мир распался для него на два лагеря: на тех, кто с Иисусом, и на тех, кто без него. Мы можем как угодно объяснять этот факт, но самая наличность его поражает нас и (создает во всяком случае высокое мнение об Иисусе». Что нас действительно поражает, так это приведенный выше способ исторического доказательства. Что и говорить, — своеобразная манера даже из умалчивания такого автора, как Павел, о живом человеке Иисусе извлекать аргумент в пользу «историчности» Иисуса! Как будто это умолчание не показывает, напротив, прежде всего, как мало значения имела личность Иисуса для возникновения христианства! Как будто то обстоятельство, что Павел на вере в Христа построил величественное религиозно-мистическое здание, Необходимо предполагает «подавляющее впечатление от личности Иисуса», того самого Иисуса, которого Павел лично не знал, апостолов которого он видел только мельком, и на существование которого мы никаких намеков в посланиях его не находим! Или, может быть, Павел, как