Вкус запретного плода - Галина Владимировна Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Она в них пришла, — пробормотал он, сильно побледнев. И крикнул: — Светлана, где ты?
Им никто не ответил, и они вошли. Они успели еще дважды позвать Свету по имени, пока ее не нашли. На полу в гостиной. Светкина голова лежала в луже крови, которая натекла из раны на ее левом виске. Глаза ее были плотно закрыты, пальцы раскинутых в разные стороны рук сжаты в кулаки.
— Господи! — закричал сосед, резко остановившись на пороге гостиной. — Господи, что здесь произошло?! Света!
Лялечка хотела подойти к ней, попробовать растормошить, хотя бы убедиться, что она жива, что она просто без сознания. Он не пустил. Выставил руку и не дал ей двинуться вперед.
— Затопчешь следы. Стой! — приказным тоном потребовал он. — Надо вызывать полицию.
— Полицию? — Лялечка взмахнула ресничками, с которых закапали слезы. — Может, лучше «Скорую»?
— Можно и «Скорую», — вздохнул он тяжко и ткнул пальцем в сторону Светы. — Но боюсь, что врачи ей уже не помогут.
— Почему?
Тело девушки вдруг свело странным холодом, ее начало трясти. Ей срочно потребовалось в туалет, а она почти забыла, где дверь в туалет у Светы. Она, если пойдет одна, точно заблудится.
— Почему? — повторила она, приваливаясь к стене.
— Потому что она, скорее всего, мертва, — посиневшие губы соседа тряслись, когда он это произносил. — Ее убили.
— Убили… — повторила Ляля и медленно сползла по стене на пол.
И плевать было на пальто, которое теперь уже, наверное, ничем не отчистить.
Свету… Свету кто-то убил. Бедная… За что? Кто мог? Она же никому не делала зла. Она же всегда была осторожной. Не болтала лишнего. Это она — Ляля — слаба на язык. Она могла проболтаться.
— Ох! — громко простонала она и, зажмурившись, замотала головой из стороны в сторону. И снова простонала протяжно: — О-о-ох! Это я во всем виновата! Я!
— О чем вы говорите? — сосед уже успел вызвать полицию, с кем-то поговорив почти по-дружески. — В чем вы виноваты?
— Я проболталась. Я… Я проболталась про чек, про чемодан… Это я виновата! Дура! Какая же я дура! Света… Прости меня! Я виновата!
— Эй! — грубо тряхнул ее Светкин сосед, приседая перед ней на корточках. — А ну прекратите истерику! И четко по пунктам. Ну! Какой чек? Какой чемодан?
— Чек из магазина. Чемодан нашей хозяйки Натальи Павловны.
— Ничего не понимаю! — Он схватил себя за седую прядь, смахнул ее назад. — Что с этим не так?
— Это долго.
Лялечка расплакалась, поняв, что жизнь ее никогда уже не будет прежней и все ее смелые сладкие мечты только что превратились в мутный противный кисель. В зловонную грязь они превратились.
— Это долго объяснять, — произнесла она, судорожно хватая ртом воздух. — Я просто знаю, кто ее убил…
Гоше снился отвратительный сон. Он снова ему снился. Он измучил его в последние дни. Он отравлял ему жизнь, которая обещала быть счастливой и очень обеспеченной.
Сон все портил!
В этом сне его покойная теща — Наталья Павловна — совершенно удивительным образом оказывалась жива. Она являлась ему в самый неподходящий момент и принималась орать. Гадко, громко, брызжа слюной. Она обзывала его нахлебником, изменником и, что самое страшное, — убийцей.
— Ты сядешь, Гошенька! — надрывалась во сне Наталья Павловна. — Ты непременно сядешь!
Он мотал головой, пытался возразить, открывал рот, но слова не выходили. В горле булькало, и только.
— Лялечку захотел, паршивец? Иришка стала для тебя уже недостаточно хороша?
— Да, — выходило у него тут очень отчетливо. — Все так.
— А вот хрен тебе, Гоша!
И ему в нос лез ее костлявый кулак, обтянутый неестественно желтой, мертвой кожей.
— Хрен тебе, а не Лялю!
— Почему? — пытался он узнать у покойной тещи, потому что ему это знать было необходимо. Это было очень важно.
— А потому что она…
И тут теща приближала к нему свое мерзкое мертвое лицо. Вместо волос у нее был гладкий белый череп. Она широко раскрывала рот, словно пытаясь проглотить бедного Гошу.
— Потому что она никогда не простит тебе того, что ты сделал. Она не простит. И никто не простит. Ириша не простит. Ната не простит. И я не прощу…
В этом месте он обычно с диким криком просыпался. Резко садился на кровати и, задыхаясь от ужаса, обводил безумными глазами супружескую спальню.
Нет и не могло тут быть никакой Натальи Павловны. Она мертва. Он об этом знал. И его кошмар был всего лишь ночным кошмаром, не явью. Но он жутко выводил его из равновесия. Он мешал ему жить.
Прямо как Наталья Павловна при жизни.
— Ты чего? — завозилась слева от него Ириша. Плотнее закуталась в одеяло. — Спи уже. Хватит орать.
Она всегда говорила одно и то же. Сколько продолжался его кошмар, столько Ириша бубнила эти же самые слова. Каждую ночь одни и те же слова. Как попугай!
Гоша с раздражением покосился влево.
Его жена. Его Ириша. Молодая. Тридцати лет еще нет. И ухоженная. И интересная внешне. А он почему-то к ней остыл. Совершенно остыл. Может, все дело в ее матери? Может, из-за нее он на Иришу стал смотреть иначе? Потому что она олицетворяла собой покойницу?
Господи, что в голову лезет!
Гоша свесил ноги с кровати, нашарил тапки, надел и двинулся шаркающим шагом в туалет, потом в ванную — помыть руки. Там недолго постоял у зеркала, рассматривая свое припухшее со сна лицо.
Он неплох. Да, он совсем даже неплох. И пусть Наталья Павловна сколь угодно визжит во сне, он Ляле нравится. Она стала ему принадлежать еще до подарка. И она не особенно сопротивлялась, когда он к ней ввалился поздним вечером и начал приставать. А после того, как у них все случилось, она улыбалась. Никаких слез. Никаких упреков. Все полюбовно. А как сережкам обрадовалась! Только что не пищала.
Ляля будет его. Еще долго будет его. Пока не надоест.
Он пошел в кухню. Открыл холодильник, достал бутылку воды, открыл, впился губами в горлышко. Ледяная безвкусная влага полилась в горло, обжигая холодом. Но дышать становилось легче с каждым глотком. Он оторвался от бутылки, отдышался, закрутил пробку. Убрал воду в холодильник, захлопнул дверцу и едва не заорал, сильно вздрогнув.
Ирка! Она стояла, прикрываясь открытой дверцей холодильника, и мотала в руке его мобильником.
— Кто такая Ляля?!
Омерзительный… Такой омерзительно похожий тон! Те же глаза, рот, брови. Господи, да она просто одно лицо с ее мамой! Как он этого раньше не замечал?
— Ты что, лазала в моем мобильнике? — Гоша протянул руку и требовательно шевельнул пальцами. — Дай сюда!