Три рэкетира - Ярослав Зуев

Мать Виктора, тихонечко выглянув из кухни, увидела сына сидящим посреди книг и альбомов, с телефонным аппаратом на коленях и таким счастливым лицом, какое, по правде сказать, было для него исключительной редкостью. В следующую минуту ее посетило удивительное ощущение, будто Витя снова стал маленьким, а гибель мужа и переломанная судьба сына – плод какого-то ужасно правдоподобного ночного кошмара. Ей нестерпимо захотелось обнять Виктора, но она побоялась, что переполнившее ее чувство счастья внезапно исчезнет. Поэтому она на цыпочках вернулась к плите, установила конфорки на самый маленький огонь, критически осмотрела блюда с салатами, ожидавшими только заправки майонезом. Осталась довольна проделанной работой. Поскольку ей не хватило кое-каких продуктов, она вышла в прихожую, накинула пальто и выскользнула за дверь.

Дорогу в магазин и обратно она преодолела с такой легкостью, словно к спине приделали крылья, не замечая ни колючего мороза, ни изумленных взглядов всезнающих нивкинских соседей. Отперла дверь, одновременно вытрушивая заснеженные сапоги об половик, радостно заглянула в комнату, и замерла от неожиданности, выронив кошелку с продуктами.

– Витенька?!

Виктор Ледовой, в немом молчании обхватив голову руками, качался в кресле взад-вперед, точно живой маятник.

– Витенька?

Он уткнулся носом в материнское плечо, и в груди у него что-то захлюпало.

– Витенька? Что, с другом твоим что-то неладно?

Виктор в ответ только молча кивнул низко опущенной головой. Женя Каминский не смог бы прийти в гости к Ледовым ни сегодня, ни завтра, и вообще никогда. И вовсе не оттого, что стал, за истекшие восемь лет известным художником, которому не с руки вспоминать солдатскую дружбу с матерым уркой. Этого Ледовой немного побаивался, не так, чтобы очень, но слегка – да. И даже не потому, что исхитрился попасть в первую волну еврейской эмиграции, хлынувшую из Союза стараниями американского госдепа где-то с середины десятилетия. В ноябре 1969-го года, спустя каких-то полтора месяца после того, как Виктор, получив демобилизационное свидетельство, перешагнул КПП войсковой части и отправился домой, с рядовым Евгением Каминским произошел несчастный случай. Он сорвался с пятого этажа новостройки, упал на бетонный противовес строительного крана и умер практически мгновенно от полученных травм. В ходе расследования, проведенного военной прокуратурой, был выявлен факт вопиющего нарушения рядовым Каминским установленных один раз, для всех и каждого, правил техники безопасности. Кое-кто из командиров схлопотал взыскания. Женя вернулся в Киев, запаянный в цинковый пенал, и успокоился на старинном, Байковом кладбище города.

– Эх, мама, – в голосе Виктора прозвучала такая тоска, что материнское сердце дрогнуло. – Мама, я один раз в жизни сделал доброе дело, а вышло так, что лучше бы и не делал вовсе… – Виктор высвободился из объятий матери и двинулся к холодильнику за бутылкой «Посольской».

* * *

В один из жарких июльских дней 1979-го года «УАЗ-469», принадлежащий Украинскому отделению Всесоюзного института энергетики и электрификации, зарулил на залитую солнцем площадку перед зданием Промстройбанка СССР по улице Подвысоцкого. Протянув вдоль длинного ряда задних и передних бамперов припаркованных на площадке автомобилей, водитель «Уазика» воскликнул:

– О! – и, играя педалями сцепления и газа, заставил машину потихоньку въехать передними колесами на бровку.

– О, – удовлетворенно повторил водитель, потому что, во-первых, «Уазик» теперь не загораживал собою подъездную дорожку, а, во-вторых, большая часть кабины оказалась в спасительной тени раскидистого клена.

– Ну, ты и заперся, Михалыч, – хмыкнула кассирша института, – Вот спасибо! Мне теперь сумки через всю стоянку переть по солнцепеку… – кассирша была низкорослой толстухой средних лет и потела отчаянно. Капли пота стекали по ее пухлым щекам, подмышками выступили предательские темные пятна. Дышала кассирша, как больная последней стадией чахотки, у которой какой-то негодяй отобрал кислородную подушку.

– И мне же еще вам всем зарплату выдавай до самого вечера, – продолжая причитать, кассирша с трудом вылезла из «Уазика», – Пойдем, Володя, сумки захвати.

Начальник караула институтской военизированной охраны, поправив видавшую виды кобуру с табельным ТТ, перебросил через плечо охапку пока еще пустых брезентовых сумок, вздохнул и поплелся за кассиршей. Было начкару хорошо за полтинник, жил он под Киевом, в частном доме в Софиевской Пустоши. Имел недокомплект пальцев на обеих руках, так как в свободное от службы время столярничал в маленьком сарае, собственными силами переоборудованном под вполне приличную мастерскую. Когда работаешь на кустарных станках, это запросто – раз, и одной-двух фаланг как и не было. Травмы не отвадили начкара от любимого занятия, напротив, и сегодня он ждал-не дождался, когда же знойный день, наконец, закончится, и он, прихватив бутылочку пивка, отправится в сарай, где его ждала практически готовая дверь, покрытая вычурной резьбой.

– Михалыч, – начкар обернулся к водителю, щурясь от ослепительных солнечных лучей, – Михалыч, ты посматривай тут. Как выйдем, – задом сдашь к дверям.

– Будет сделано, Владимир Петрович, – водитель заерзал на сидении, отыскивая такое положение, при каком мокрая от пота рубашка наконец отлипла бы от лопаток. Кое-как устроившись, он достал с приборного щитка пачку «Примы», вытащил овальную сигарету и принялся усиленно разминать в пальцах.

– Вот сырая, мать твою. Пока выкуришь, коробок спичек уйдет…

Откуда-то повеяло ветерком. Запах плавящегося асфальта отступил, и Михалыч с наслаждением вдохнул чудесный аромат сена. Лужайка возле банка была выкошена буквально вчера, но в последние дни стояла такая жара, что скошеная трава уже успела пожелтеть. «В пятницу на рыбалку», – еще успел подумать водитель, прежде чем задняя дверь «Уазика» распахнулась, металлический предмет уперся Михалычу в затылок (он даже обернуться не успел), и злой голос прошипел в ухо:

– Сиди тихо, гнида.

Он так и сидел следующие полчаса, забыв от страха обо всем на свете и не смея даже шелохнуться. Наконец в дверях банка появились кассирша и начкар. Они гнулись под тяжестью брезентовых мешков, набитых институтскими зарплатами за истекший месяц и премиями по концу второго квартала.

– Давай назад помалу, – ствол пистолета чувствительно ткнул водителя под ухо.

Сначала ноги Михалыча не попадали по педалям, но он все же завел двигатель с третьего раза и воткнул задний ход. Коробка передач захрустела на всю улицу. «Уазик» судорожно дернулся и тяжело соскочил с бровки.

– Да что ж ты, заснул, в самом деле? – возмутилась кассирша, пытаясь влезть на заднее сиденье «Уазика». – И внезапно осеклась, увидев постороннего мужчину в салоне. Однако в ситуацию еще не врубилась, поэтому лицо ее приняло недовольное выражение:

– А это что такое, а?

Михалыч обреченно молчал, смотря прямо перед собой.

– Жить хочешь, корова? – бандит с заднего сиденья поднял ствол так, чтобы кассирша и вохровец смогли его разглядеть. – Быстро в машину!