Ронан Бойл и Мост загадок - Томас Леннон

Лили все еще сторожила гарпию, что развязало руки капитану де Валере, чья пурпурная шилейла мелькала в темноте, словно угорь. Она двигалась с безумной скоростью, поэтому ее комбинации ударов и тычков нельзя было различить невооруженным глазом, тем более моим.

Я собрался с силами, перекинул шилейлу в левую руку и как следует двинул красноглазую женщину по носу, который и так выглядел перевернутым.

Ударив ее по голове еще пару раз, сбил с нее шляпу. Настолько уверенно я себя никогда еще не чувствовал. Запах от маленькой женщины исходил все сильнее, как будто мы сидели в самолете, застрявшем на взлетной полосе, где каждое место было занято протухшей рыбьей головой. Я теснил ее задом к экипажу и сам удивлялся легкости, с которой получил над ней преимущество.

– Помню тебя! – кричал я, пока наши дубинки скрещивались вновь и вновь. – Ты укусила меня за нос в галерее Дули, но остался твой след, и теперь я наконец-то отомщу! А еще верну зонт, потому что это отличный зонт!

Красноглазая хихикнула, хотя явно проигрывала дуэль. Это должно было меня насторожить, и я никогда не прощу себе того, что случилось дальше. Адреналин бил из меня, как из пожарного шланга, и казалось, будто я побеждаю, но я упустил один важный момент: в злобной изворотливости малому народцу нет равных.

Я мог действовать иначе и спасти капитана той ночью от похищения. Йоджи Хансра всегда говорила: твои старания проваливаются из-за эго. А прямо сейчас эго во весь голос кричало мне, что я чертовски крут.

На деле же меня собиралась обвести вокруг пальца маленькая вонючая женщина с перевернутым носом.

Трюк был весьма древним. В буквальном смысле. Настолько буквальном, что про него рассказывалось уже на третьей странице «Практического ирландского и волшебного права».

Никогда не бери золота у лепреконов. Все их золото проклято[47]. Это значит, что на него наложено заклятие, и последствия будут непредсказуемы. Точно так же, как мы можем сделать специальную дверь для защиты от фейри, они могут заколдовать драгоценный металл, чтобы он не попал в руки людей. Именно поэтому я слышал всего о двух случаях, когда золото лепреконов доставалось человеку. Просто владельцы не наложили на него нужные чары.

Но в этот момент я меньше всего думал о занятиях по праву, и поэтому, как самый большой идиот в мире, инстинктивно протянул руку, когда красноглазая бросила мне в лицо золотой монетой.

На мгновение все вокруг замедлилось. Я бросил взгляд на фигуру в экипаже и действительно узнал лицо человека, находящегося внутри. Он улыбнулся и подмигнул мне, словно после такого удара надо мной нужно было еще и посмеяться.

Я знал, что следовало оттолкнуть монету еще в воздухе, как нас учили в Коллинз-хаус. Но не сделал этого. Думал о другом и схватил ее. Теперь монета была плотно зажата в моем кулаке.

Я взял золото лепрекона. Тут-то и начался настоящий кошмар.

Когда санитары из Дунканнона нашли меня на рассвете, они решили, что я мертв, потому что выглядел я именно так. Мое тело было парализовано, рот раскрыт, в окаменевшем кулаке зажата тяжелая золотая монета. Слава богу, кто-то додумался пощупать пульс, прежде чем отправить меня в морг. И они были очень удивлены, узнав, что, скажем так, внутри тела я более чем жив. Но обо всем, что происходило вокруг, я не имел ни малейшего понятия из-за тромлуи. Это очень простое проклятие: человек, взявший такую монету, обречен переживать кошмар, сохранившийся у него в памяти. С того самого момента, когда я поймал монету и мое тело лежало без признаков жизни в форте Дунканнон, мой разум вновь и вновь переживал самый неловкий момент, случившийся за всю мою не такую уж долгую жизнь. Во всех красках.

К счастью, воспоминание было самым неловким, но не самым неприятным, поэтому день ареста родителей мне переживать не пришлось.

Хотя событие было всего лишь унизительным, мне все равно пришлось возвращаться в него вновь и вновь. Происходило все это на Эйр-сквер в центральном Голуэе. Долорес представила меня своей симпатичной кузине Бриджит Салливан, которая была чуть старше меня и работала в музыкальном магазине Пауэлла. Долорес даже арендовала нам по паре роликов для того, что, как я узнал потом, было свиданием вслепую. Она все-таки слегка сумасшедшая и решила, что мне обязательно нужно завести себе подружку, прежде чем исполнится шестнадцать и я «стану скучным».

Бриджит и правда оказалась довольно милой. Мы пытались кататься по парку, а это было довольно трудно, поскольку в Эйр-сквер всегда полно всяких придурков.

Я решил, что классно было бы произвести на Бриджит впечатление и перепрыгнуть через две ступени, ведущие от одного уровня парка к другому. Весь «прыжок» составлял не больше пятидесяти сантиметров, и в нем не было ничего сложного, если бы он не закончился серьезной травмой. Что-то— скорее всего, шнурок, – зацепилось за верхнюю ступеньку, через которую собирался перелететь, и с громким треском – это оказались мои запястья – я упал и порвал штаны. Стоявший рядом голубь даже выплюнул кусок корочки от пиццы при виде этого.

Я не был уверен, реагирует ли он так на мое падение или это просто удивительно точное совпадение, но он добавил случившемуся какой-то удручающей точности. Хотел бы сказать, что не заплакал, но если вы никогда не ломали оба запястья сразу, то просто поверьте мне – это очень больно и вы заплачете.

И я заплакал.

Так и сидел. В порванных штанах, со сломанными запястьями, рядом с ошарашенным голубем, который подавился пиццей, – все ради «трюка», чтобы впечатлить милую кузину Долорес.

Не нужно говорить, что с тех пор на роликах я больше не катаюсь.

Но сейчас проклятая монета заставляла меня переживать это снова и снова, пока я лежал парализованным на мокрой от дождя площади форта Дунканнона. Капитан успела связаться с Коллинз-хаус, и сюда тут же на сильфе прибыл Таинственный Доктор Бойко вместе с комиссаром Специального отдела Колмом Макманусом, обаятельным, но по-своему довольно суровым человеком около шестидесяти лет с редкой белой шилейлой. Такую можно сделать из корня веселого дерева, растущего только на западном побережье Тир На Ног. Назвать дерево «веселым» могли только клуриконы с их извращенным чувством юмора, потому что на самом деле это самое ядовитое растение в их мире. Всего один его плод настолько ядовит, что может отправить на тот свет стадо больших бегемотов.