Империя Четырех Сторон - Андрей Цаплиенко

– Сон разума рождает чудовищ! – пробормотал гонщик самому себе. Он хотел сохранить присутствие разума, чтобы разобраться в ситуации, насколько это было возможно в его случае.

Индеец был очень похож на Нормана. Но явно чуть менее упитан. Впрочем, это еще ничего не значило. С момента своего таинственного исчезновения Норман мог и похудеть. Вадим навел резкость в бинокле. А вот сетка морщин на лице убийцы комиссара говорила о солидном возрасте. Так быстро профессор не мог состариться. Вадим еще внимательнее пригляделся. Человек возле машины был крепким, в нем чувствовалась мощная физическая сила. Габариты машины позволяли оценить его рост. Он был значительно выше, чем Норман, сложение которого подтверждало теорию о том, что индейцам в Андах не нужен высокий рост. Вадим слегка успокоился. Его друг не убийца. Внизу стоял индейский вождь с фотографии, которую Эспиноза привез с собой на бивуак. Да, сомнений быть не могло. Лицо на фото принадлежало человеку, которого Вадим увидел в бинокль. Только на нем, вместо царского наряда, красовалась футболка с логотипом гонки. Вот и вся разница.

Вадим не стал долго раздумывать над этим совпадением. Иначе он бы вспомнил, что черно-белой фотографии, которую ему показывал Эспиноза, около пятидесяти лет – судя по дате, – а вождь, прилетевший в голубом вертолете, стариком не выглядел.

Вождь положил сердце в контейнер, его помощник закрыл крышку и понес его в вертолет. «Через минуту вертолет поднимется! – дошло до украинца. – Они будут меня искать. И обязательно найдут». Оплакивать друга не было времени. Для того, чтобы подумать над тем, что произошло, не было сил. Вадим принялся тихо, по-пластунски, карабкаться по склону в направлении гоночной трассы. Его могла спасти только случайность.

За спиной он слышал рокот двигателя. Свист вертолетных лопастей вызывал дрожь в спине и в мышцах. Ни с чем не перепутаешь этот звук. И если раньше Вадим думал, что он обещает спасение, то сейчас знал наверняка: так посвистывает смерть. Все ближе и ближе она подлетала к нему против солнца.

И солнце снова помогло ему остаться невидимым. Пилот – похоже, это был Предводитель – не заметил его на склоне. Голубой вертолет улетел дальше. «Он развернется. И вернется», – обреченно понял Вадим. Но когда он снова услышал этот вызывающий дрожь свист, склон оказался в тени. А потом наступили сумерки. Почти моментально, как это всегда бывает в тропиках, особенно, если солнцу помогают спрятаться высокие горы.

Уже в темноте Вадим увидел сноп огня. Он появился примерно на том месте, где лежала гоночная машина.

Надо было подождать утра на склоне. А потом идти вперед. Для того, чтобы выжить, у Вадима оставалась только бутылка воды.

Золото само шло в руки к испанцам. Цепочки носильщиков бесконечной вереницей двигались в Кахамарку, где в ожидании своей судьбы томился Великий Инка. Каждую группу сопровождал чиновник-кипукамайок, чтобы фиксировать количество золота, поступавшее в распоряжение людей Солнца, а действия и расчеты инкского чиновника контролировал испанский солдат. Как правило, испанцы ехали вслед за группами носильщиков на лошадях, и умение подчинять себе неизвестное индейцам животное вызывало у тех священный трепет. И в самом деле, на первый взгляд, люди Солнца казались простым обитателям империи могучими волшебниками, хотя вскоре всем стало ясно, что испанцы такие же люди, как и подданные Великого Инки: слабые перед природой и вышестоящим начальством. Все, что им приказывал бородатый старик в блестящем шлеме, они торопились исполнять без промедления. Они звали старика Писарро. Конечно, его настоящий возраст еще не позволял назвать его старым, но время, проведенное им в колониях Испании, к северу от Тавантинсуйу, не могло не сказаться на его внешности. Седина и морщины говорили о том, что у Писарро оставалось слишком мало времени на подвиги и он экономно использовал его, каждый новый день наполняя делами.

Носильщики далеко не всегда приносили много золота, но они никогда не приходили в Кахамарку с пустыми руками. Они с удивлением наблюдали за своими надсмотрщиками, сидевшими в высоких седлах. Индейцы не могли понять, почему те так внимательно разглядывают их руки в тот момент, когда из походных мешков вынималось золотое содержимое перед тем, как оказаться на чаше мерных весов. А потом всадники спускались на землю и, не успев освободить ноги из стремян, принимались осматривать одежду носильщиков. Жители Тавантинсуйу не знали, что такое воровство и что такое уклонение от налогов. Все, чем приказано им было делиться, появлялось перед глазами сборщиков без утайки. Индейцы и не думали прятать на себе золото, и внимательные обыски только удивляли их. Испанские солдаты, тщательно, но тщетно разглядывая складки хитонов, начинали злиться. Носильщики примирительно улыбались. Солдатам казалось, что те издевательски посмеиваются над ними. В некоторых случаях индейцам крепко доставалось от надсмотрщиков, причем, совершенно зря, ибо те не могли знать закона «Не воруй, не лги, не ленись», благодаря которому веками жила страна. Ситуация накалялась. Писарро это заметил первым и спросил Атауальпу, почему его подданные все время глупо улыбаются.

– Они не могут вас, испанцев, понять. Что вы ищете?

– Золото. Украденное золото, – пояснил конкистадор.

– Украденное? – засмеялся Атауальпа. – У нас не воруют. У нас не знают воровства.

Захваченное в Тавантинсуйу золото было переплавлено конкистадорами в слитки. Редкие предметы, избежавшие этой участи, свидетельствуют о таланте и фантазии ювелиров доколумбовой Америки. Есть версия, что большая часть золота инков была спрятана в секретных хранилищах, которые не найдены до сих пор

– Везде воруют, – уверенно возразил Писарро. – И в Европе, и в Новом Свете. Я знаю, например, одного правителя, который украл у брата целую страну.

– Да, – вздохнул Великий Инка. – И, наверное, поэтому однажды ему пришлось отдать ее еще более вороватым пришельцам.

Слова Инки разозлили Писарро не на шутку. Он вышел из кельи, в которой держали вождя, при этом хлопнув дверью так, что охранник едва не выронил из рук алебарду. Но, побродив около импровизированной тюрьмы, вскоре вернулся к Атауальпе.

– Могу обещать, что обыски носильщиков прекратятся, а своим людям я передам о том, что в Тавантинсуйу нет воровства.

Золотых изделий становилось все больше. Какова их реальная стоимость в Старом Свете, в Кахамарке понимали только двое – сам Писарро и его ближайший друг, Диего де Альмагро. Чем больше блестели глаза у Диего, тем больше это беспокоило Писарро. Он понимал, что алчность друга рискует превратиться в болезнь. А может, де Альмагро уже был безнадежно болен?

– Диего, – спросил его Писарро, – что ты думаешь по поводу золота? Что нам делать с ним?