Империя Четырех Сторон - Андрей Цаплиенко

На бивуаке Вадим и Себастьян щедро поделились новым способом охлаждения с соперниками. Дело было под широкими тентами спешно развернутой столовой. Вадим и Себастьян весело болтали с друзьями из России и Франции, а те, запихивая в себя латиноамериканские вкусности, обильно заливали их водопадами безалкогольного пива. Вадим не любил пива, и Себастьян из чувства солидарности решил отказаться от напитка, мотивируя это тем, что не стоит травить душу и обманывать себя безалкогольным. Алкоголь, как известно, среди гонщиков не приветствовался.

– В общем, мы никогда не останавливаемся, – подвел итог своей автобайке комиссар. И указал на футболку Вадима, на которой был изображен автомобиль вместе с надписью «We never stop!» Что отличает любого славянина от европейца и, уж тем более, жителя Штатов? И что роднит с темпераментными латиноамериканцами? Правильно, душевная щедрость. Придумает гринго какую-нибудь ерундовую технологию и раззвонит об этом на весь мир, запатентовав перед этим, – чтобы денежки капали. А славянин – или такой вот сметливый южанин, как Себастьян, – найдет гениальное и простое решение сложных проблем, расскажет об этом друзьям ради минутного бахвальства, да и забудет об этом. А потом, когда понадобится, купит свое же изобретение. В яркой упаковке. У американца.

– Этот парень подходит к нам уже в третий раз.

Вадим показал на молодого человека индейской внешности, работника столовой, уносившего подносы с остатками трапезы. Парень улыбнулся, видимо, не совсем понимая, о чем идет речь. Хотя он должен был разобрать окончание фразы. Пилот произнес ее по-испански.

– Ему не нравится, что мы собираемся оставить поднос с тарелками на столе, – догадался Эспиноза. – Здесь все уносят грязные подносы сами. Это столовая, а не ресторан.

– Так и быть, унесем и мы, – с улыбкой сказал Вадим. – У тебя ведь нет короны?

Они уже стали мало-помалу переходить на «ты». Проводя целый день в жаркой машине, потея под гоночными комбинезонами, очень сложно придерживаться условностей политеса.

– Вроде нет, – похлопал себя по макушке Себастьян, и на его затылке затрясся каскад тяжелых складок.

– Вот и хорошо. Тогда нечему падать, – подмигнул штурману гонщик.

И оба раскатисто захохотали. Индеец, бродивший между столами, сдержанно улыбнулся.

Этот парень один из немногих, кто переезжал вместе с гонкой из лагеря в лагерь. Таких среди обслуживающего персонала были единицы. Администрация ралли считала их особо ценными работниками. Вскоре Себастьян еще раз увидел индейца. Но уже при совсем иных обстоятельствах.

Что случилось с машиной в каменистой и пустынной местности невдалеке от бразильской границы, Вадим так и не понял. Он подумал, что просто не вписался в поворот, проходя на скорости около сотни километров в час вдоль русла высохшей реки. Она протекала здесь настолько широким потоком, что противоположная стена каньона стояла в нескольких километрах от трассы. А может быть, здесь было древнее море или озеро. С левой стороны трассы виднелся обрыв, переходивший нижним краем отвесной стены в длинную насыпь. Рельеф трассы напоминал боливийское плоскогорье Альтиплано, так что без опасений можно было держать скорость сто пятьдесят километров в час. Но вдруг внедорожник повело так, что пилот не смог справиться с управлением и вернуть над ней контроль. А через мгновение он увидел, что оранжевый болид обгоняет колесо. Оно катилось, словно предвосхищая траекторию, по которой за ним следовала машина. Колесо вращалось как бешеное, и Вадим понял, что это его собственное. А дальше машина кубарем сорвалась вниз, прямо в каменный каньон сухого русла. Каркас безопасности защищал экипаж от серьезных травм. Система ремней накрепко фиксировала гонщиков в жестких креслах полукруглой формы. Сферические шлемы предохраняли от случайных ударов. Одного мгновения было достаточно, чтобы Вадим успел заметить, как колесо продолжает свой путь по трассе вдоль каньона. «Главное, не попасть в более глубокий разлом!» – крутилась в голове мысль. Если машина рухнет с большой высоты, то экипаж не спасет даже жесткий внутренний каркас.

А она все кувыркалась кубарем, увлекая за собой камни. Догоняя болид, они дождем молотили по легкой оранжевой обшивке. Склон был пологим, но длинным. Вадим что было сил вжался в сиденье. В ушах стоял вой и крик. Пилот догадался, что кричит штурман. Ему было не до Эспинозы, но он догадался, что большой и рыхлый живот не оставлял возможности плотно зафиксироваться в кресле. Значит, комиссара болтало и швыряло под ремнями. В кабине неприятно пахло чем-то сладковатым. Толстяка стошнило. Следы плохо переваренного завтрака попали на переднюю панель, в которую Вадим вперил свой взгляд. Его так учили: чтобы не кружилась голова, чтобы оставаться в сознании, нужно выбрать какую-то одну точку перед собой и стараться удержать на ней свой взгляд настолько долго, насколько это возможно.

Казалось, машина катится вниз целую вечность. Крик Эспинозы стал невыносимым. Животный страх смерти вытеснял из сознания все остальные мысли. Организм начинал паниковать. Руки хотели схватиться за руль, но Вадим усилием воли удержал их на груди. Чем ближе к телу, тем больше шансов избежать переломов. Переднее стекло покрылось паутиной трещин, а за ними небо и земля смешались в невероятный калейдоскоп. Синий верх и серый низ ежесекундно менялись своими местами, и только на стекле с каждым новым оборотом становилось больше трещин.

А потом вдруг оказалось, что нет неба, а есть только серая земля, вошедшая внутрь машины огромным валуном с острыми краями. Он напоминал клык чудовищных размеров, разорвавший паутину и остановившийся в десяти сантиметрах от лица пилота. Вадим примерно минуту смотрел на него, пытаясь осознать, что будет дальше. Но машина не двигалась. Она лежала на крыше, вверх оставшимися тремя колесами.

Хорошей новостью было то, что внутри не пахло бензином. Это значило, что топливные шланги были целыми, и можно не опасаться возгорания. Если бы топливо попало на раскаленный коллектор, пожар был бы неминуем, а в том положении, в котором оказался экипаж, очень сложно выбираться из горящей машины. Вадим хорошо помнил, что случилось с ван дер Толеном, не успевшим выбраться из пылающей «вольво Си Зет» в первые дни марафона.

Он медленно отжал рычаг системы ремней безопасности и, упираясь одной рукой в потолок, другой попытался открыть дверь. Сразу она не поддалась. Несмотря на каркас безопасности, деформированная крыша слегка примяла дверь. Но несильно. Два-три интенсивных движения – и гонщику удалось ее открыть. Через секунду он был уже снаружи и встал на ноги. Его слегка шатало, в голове был полный кавардак. Вадим присел на камни, прислонившись спиной к оранжевому борту. Но тут же сказал себе, что рассиживаться некогда.

Он открыл дверь со стороны штурмана и попытался расстегнуть замок на его животе. Ремни отпустили Себастьяна, и он мягко вывалился из них. Застонал. «Это хорошо, – отметил про себя Вадим. – Значит, жив». Он с трудом вытащил грузного комиссара и стянул с него измазанный следами рвоты шлем.

Лежа возле машины, Эспиноза начал приходить в сознание.

– Мы живы? – спросил он.