Самое главное приключение - Джон Тэйн

Это самое главное приключение. На том заваленном тушами пляже я впервые определенно распознал некое фундаментальное зло во всех странных вещах, которые мы видели до сих пор. Второй конкретный намек исходил от того черного камня, на который налетел в санях Дрейк.

— Речь о надписях на нем? — прищурился Оле.

— Нет. Сам камень был ключом к разгадке. Дрейк, у вас найдется кусочек того, что вы разломали вчера?

Дрейк достал небольшой осколок черного камня. Лейн передал его капитану.

— Вы получили образование горного инженера, Андерсон. Даже двадцать лет, проведенных с китами, не могли заставить вас забыть простейшие основы элементарной геологии. Взгляните хорошенько на этот кусок камня и скажите мне, что это, по-вашему, такое. Вот мое увеличительное стекло.

Капитан долго и с любопытством изучал осколок.

— Я не хочу выставлять себя дураком, — сказал он наконец, возвращая лупу и камень.

— Продолжайте. Что это за вещество? Я не пытаюсь заманить вас в ловушку.

— Ну, доктор, либо я забыл все, что когда-либо знал, либо это вообще не обломок скалы.

— Если это не обломок скалы, то что же это?

— Изготовленный, я бы сказал, искусственный камень, если хотите, или странный сорт цемента.

— Совершенно верно.

— И что из этого вытекает?

— Неужели вам не кажется удивительным, что континент, умерший до рождения Америки, покрыт миллионами и миллионами тонн искусственного цемента, испещренного надписями? Надписи сами по себе не столь уж таинственны. Я убежден, что с начала времен жили, умирали и были забыты бесчисленные расы. Архейские скалы — это непрочитанная история. Но то, что некая раса вымостила обширные территории своего обитания невообразимой массой искусственного цемента, твердого, как алмаз, — это явление, не имеющее аналогов в истории. Это нечто уникальное.

— Вы правы, — согласился Оле. — Ни одна известная раса никогда не мостила больше десяти акров в одном месте. Древние вавилоняне…

— Заткнись, Оле. Продолжайте, доктор.

— Пожалуй, на этом все. Дрейк лучше меня изложит остальное.

— Но вы еще не сказали, что заставило вас проглотить наживку в Сан-Франциско.

— Ваша маринованная рептилия.

— Так не пойдет. Вы только что говорили, что весь ваш хлам не стоит и полцента по сравнению с реальной вещью, за которой вы охотитесь.

— Я преследую цель своей жизни. Это вас удовлетворяет?

— Совершенно. Какова цель вашей жизни?

Доктор засмеялся.

— Да вы морской юрист похитрее Оле! С тем же успехом я могу рассказать вам всю свою историю целиком и покончить с этим. А после Дрейк сможет поведать вам что-нибудь стоящее.

Лейн на миг задумался.

— Все это началось, — продолжал он, — когда мне было около десяти лет. Тетя подарила мне на Рождество экземпляр замечательного научного романа Мэри Шелли — жены поэта, — идея которого основана на искусственном сотворении жизни.

— Я читал его, — нетерпеливо перебил Оле. — Это шедевр. Прямо как в кошмарном сне. «Франкенштейн» — так называется книга.

— Большинству читателей, у которых есть хоть немного мозгов, эта история нравится. Как минимум, это полет воображения, что уже очень много в мире прозаичных, озабоченных сексом зануд. Что ж, эта книга определила ход моей жизни. Вспомните, Оле, как герой романа создает живое существо из химикатов. Это существо было не простой амебой, а сложным, высокоорганизованным чудовищем, наполовину человеком.

Я ничем не умалю значение увлекательной истории миссис Шелли, если скажу, что такое невозможно. Сегодня мы точно это знаем. Благодаря простому смешению химических веществ, как сделал ее герой, невозможно сотворить сложное, высокоорганизованное живое существо.

С другой стороны, не исключено, что из химических веществ удастся создать коллоид — своего рода желе или клееподобное вещество, обладающее некоторыми из основных свойств живой материи. Хотя до сих пор ни один химик или биолог этого не сделал, это не является абсолютно невозможным. Но хочу подчеркнуть, что создание такого коллоида было бы несравненно более легким подвигом, чем тот, который лежит в основе истории миссис Шелли.

Мы можем увидеть относительную сложность этих двух методов на примере из другой области. Первые дикари убивали друг друга, швыряя голыми руками камни. Мы уничтожаем друг друга оптом с помощью различных изобретательных и дьявольских приспособлений, в том числе чрезвычайно сложных машин. Так вот, существует гораздо больший разрыв между клееподобной субстанцией, имеющей некоторое сходство с живой материей, и простейшим организованным живым существом, чем между обломком камня, летящим по воздуху, и торпедой, управляемой по беспроводной связи.

Но все это ремарки в сторону. Самым важным для меня в книге миссис Шелли было то, что возрасте десяти лет она пробудила мое воображение. Я твердо решил стать ученым. Целью моего существования должно было стать сотворение жизни. Я считаю, что это самое главное приключение.

Затем, позже, изучая кое-что из науки, получая образование в неурочные часы, я ясно увидел, что был в миллионе миль от своей цели. А еще позднее, углубившись в естественные науки, я понял, что мой честолюбивый план был фантастической мечтой.

Я видел тогда и вижу сейчас, что если человеческим существам суждено создать жизнь чисто искусственными средствами, то это произойдет не в нашем поколении, не в нашем столетии и, возможно, не в ближайшие два столетия. В том, что в конце концов это будет сделано, у меня нет ни малейшего сомнения. Но до сих пор нам не удалось даже точно сформулировать проблему.

Когда мы точно узнаем, что именно мы ищем, мы это найдем. В настоящее время мы не имеем даже научного определения жизни, которое было бы чем-то большим, чем схоластическая мешанина слов. Следовательно, хотя многим из нас может казаться, будто мы знаем, что ищем, на самом деле мало у кого есть подготовка, способности и научный такт, чтобы искать это разумно. Люди, которые занимаются сегодня происхождением жизни — это безнадежные чудаки того же рода, что искатели квадратуры круга и изобретатели вечного двигателя.

Рано осознав, что моя изначальная мечта была химерой, я обратился к более естественным и гораздо более полезным исследованиям. Я не жалею о времени, потерянном в тщетной погоне за недостижимым знанием. На самом деле оно не было потеряно: так я усваивал истинную науку. С тех пор основная часть моей работы была посвящена законам, управляющим развитием и угасанием животных, и. в качестве побочной темы, изучению болезней, зависящих от аномального развития. Я не стану утомлять вас всем этим.

Я сказал, что отказался от своих поисков жизни. Это не совсем верно. Невозможно искоренить из сознания надежды, желания и страхи детства и юности. Хотя в зрелом возрасте я отбросил всякую мысль о том, чтобы когда-либо напрямую атаковать проблему жизни, мои подсознательные привычки мышления были непоколебимо