Избранник Ворона - Дмитрий Вересов

Джон уселся за стол, длинными пальцами вытащил из салатницы хурму и принялся жевать, не обращая на Линду с Нилом никакого внимания. Нил пожал плечами и вопросительно посмотрел на Линду.

— Будь проще, — весело сказала она и села на единственный свободный стул. — А Ринго где?

— А Ринго вот он!

Из-под стола вынырнула кудрявая взлохмаченная голова, появились широкие плечи, обтянутые серым свитером грубой вязки, атлетическое туловище и рука, легко держащая за ножку толстую деревянную табуретку. Табуретка была протянута Нилу, и он едва удержал ее двумя руками.

— Седалище для гостя! — провозгласил Виктор Васютинский. — Садись, дорогой, не стесняйся.

Нил вздрогнул.

— Ты?! Но ведь ты же… Сбежал?!

— Зачем сбежал? Сами отпустили. Разобрались и отпустили. С университетом, правда, расстаться пришлось. Ну да какие наши годы!.. Линда, стаканчики!

— Мне не надо, — поспешно сказал Нил.

— Что так? — с искренним, похоже, огорчением спросил Васютинский. — Винишко отличное, домашнее, совсем легонькое.

— У Нила желтуха была недавно, — пояснила Линда. — Ему теперь год спиртного нельзя.

— Бедный! Ну тогда дыньки. Или чурчхелы. Он ловко отхватил длинным ножом увесистый кусок дыни и плюхнул перед Нилом на неизвестно откуда взявшееся блюдце. Себе же, Линде и Джону плеснул из бутыли темного вина, красиво переливающегося в пламени свечей.

— Чтоб все так жили! — провозгласил Васютинский. — И за возобновленное знакомство. — Он повернулся к Нилу. — Зови меня Ринго. Говорят, похож.

За полтора месяца Васютинский изрядно оброс и действительно сделался похож на Ринго Старра — крупный нос, усы, челка. Разве что мускулистостью заметно превосходил барабанщика легендарной ливерпульской четверки.

— А про твои таланты, Нил, мне все уши прожужжали. Жаль, гитары нет, а то показал бы класс. — Ринго выразительно посмотрел на Джона.

— Я в «Пенни-Лейн» не пойду, — капризно проговорил Джон. — Засвечусь только, вся шарага на хвост сядет.

— Тогда в другой раз. Мы ж не последний раз встречаемся, верно, Нил? — Он налил еще по стакану, а Нилу протянул тарелку с бастурмой. — Попробуй, такой нигде не найдешь. Ее в горах знаешь, как делают? Нарежут мясо на плети — и на неделю коню под седло. Оттого и вкус, и запах такой особенный.

Нил взял кусочек, с опаской поднес ко рту. Видя его нерешительность, Ринго-Васютинский расхохотался, закинул себе в рот сразу три куска и принялся усердно работать челюстями, запивая понемногу вином. Нилу ничего не оставалось, как последовать его примеру. В первый момент показалось, что он жует тонкую, круто посоленную подметку, но когда разжевал до сока, оказалось необыкновенно вкусно.

— А я анекдотец привез. Женщина звонит на Армянское радио и спрашивает: «Почему у меня из горжетки лезет мех?» Армянское радио отвечает: «Мы не знаем, что такое горжетка, но советуем поменьше ездить на велосипеде».

Нил хихикнул, Линда улыбнулась, до Джона, видимо, не дошло — так и остался сидеть с томной рожей, глядя в пространство.

— Отвечу историей с нашей знаменитой военной кафедры, — дожевав бастурму, сказал Нил. — Есть там, как многие знают, полковник Бондаренко, личность, можно сказать, историческая. Так вот, в прошлом году его назначили ответственным за лагерные сборы. А один наглый студент поспорил с друзьями на пять бутылок коньяку, что от сборов отмажется. Короче, приходит он к полковнику Бондаренко и заявляет: «Товарищ полковник, я, студент такой-то, на сборы ехать не могу». — «Что так, товарищ студент?» — спрашивает полковник. «А я убежденный пацифист». Бондаренко глаза вылупил, подумал немного и говорит: «Хорошо, товарищ студент, идите, мы ваш вопрос на командовании обсудим». Через два дня тот нахал снова приперся, докладывает:

«Студент такой-то, по поводу сборов». Полковник на него смотрит, грустно так, и с сочувствием говорит: «Что ж, товарищ студент, обсудили мы ваш вопрос. Я-то лично вас понимаю и поддерживаю, но командование решило, что хоть вы и убежденный педераст, но на сборы вам ехать необходимо».

Все прямо-таки зашлись в пароксизмах смеха. Сильнее всех история про пацифиста-педераста впечатлила Джона. Тот в буквальном смысле рухнул со стула и принялся кататься по полу.

— Надо бы что-то делать с парнем, — сказал Ринго. — Водички дать, что ли.

— He надо, — лениво отозвалась Линда. — С ним такие припадки часто. Полежит немного, отойдет.

Джон действительно перестал кашлять и сипло задышал. Ринго успокоился, налил себе и Линде еще по стакану. Нил в знак солидарности поднял сжатый кулак.

— Нехорошо как-то, — нахмурился Ринго. — Мы тут себе балдеем, а у человека ни в одном глазу.

— Но ему ж нельзя, — вмешалась Линда.

— Спиртного нельзя, согласен. А вот кой чего другого…

— А у тебя есть?! — с волнением спросила Линда, а Джон тут же забыл про недавний свой приступ и, сидя на полу, сверлил Ринго взглядом.

— Я ж с Кавказа приехал.

Ринго встал, отошел к окну, покопался в сумке, возвратился с массивным металлическим портсигаром. Достал оттуда длинные толстые папиросы, похожие на «Казбек» или «Герцеговину-Флор», выдал каждому по штуке.

— Мне не надо, — сказал Нил. — У меня «Феникс».

Линда расхохоталась.

— Эх, певец, певец, что ж ты? Вспомни-ка лучше песенку: мой чемоданчик, набитый…

— Планом, — вспомнил Нил и тут же догадался: — Так это он и есть?

Он ощутил сладкий трепет где-то под грудиной, почувствовал, как задрожали руки. О плане, анаше, опиуме, героине, «кислоте» имел он сведения сугубо теоретические и приблизительные и знал только, что все это — штуки запретные и опасные, и что раз вкусивший этих зелий испытывает такое неземное блаженство, что готов жизнь отдать за повторение этого блаженства. К тому же Нил читал и слышал, что наркотики расширяют сознание и открывают перед людьми творческими небывалые новые горизонты. Даже сам Маккартни — никакой, понятное дело, не наркоман! — четыре раза в год отправляется в «магическое мистическое путешествие». И такое же путешествие предстоит сейчас ему, первокурснику Нилу Баренцеву…

Ринго тем временем услужливо подпалил четыре папиросы, передал каждому по очереди, последнюю оставил себе. Нил благоговейно принял свою, втянул дым, ожидая чуда…

Как-то в пионерлагере он с другими десяти-двенадцатилетними пацанами, отчаянно завидуя большим, занимался изготовлением разного рода «курева». В дело шел чай, вишневые и березовые листья, резаные лапки папоротника, даже осока. Все это высушивалось в укромном уголке, а потом заворачивалось в самокрутки из «Пионерской правды». Удерут, бывало, в тихий час, забьются в щель между котельной и туалетом, и дымят, давясь от кашля, сплевывая ежесекундно и друг перед другом выставляясь — хорошо, дескать, пошла, зараза ядреная…