Сын полка - Валентин Катаев

Едва замковый — Ваня сразу понял, что этот солдат именно иесть замковый, — едва замковый потянул за рукоятку и пудовый замокмаслянисто-легко, бесшумно отворился, показав свой рубчатый стальной цилиндр сточкой бойка в самом центре и зеркальную витую внутренность пустого орудийногоствола, как внимание мальчика привлекли патроны.

Они уже были вынуты из своих ящиков и стояли на землеправильными рядами, как солдаты в металлических касках, рассортированные по цветамсвоих полосок: чёрные к чёрным, жёлтые к жёлтым, красные к красным. Один патронуже лежал на левом колене солдата, припавшего на правое колено, и солдат этот —ящичный — что-то делал с головкой снаряда, в то время как другой солдат уже нёсдругой приготовленный патрон к пушке. Он быстро сунул его в канал ствола идослал ладонью. Патрон не успел вылезть назад, как замковый прихлопнул егозатвором.

Затвор щёлкнул. Ковалёв, не отрываясь глазом от чёрнойтрубки, взялся одной рукой за спусковой шнур, а другую руку поднял вверх исказал:

— Готово.

— Огонь! — закричал сержант Матвеев, с силой рубанув рукой.

И не успел Ваня опомниться, сообразить, что происходит, какнаводчик Ковалёв со злым, решительным лицом коротко рванул колбаску, отбросивруку далеко назад, чтобы её не стукнуло замком при откате.

Пушка ударила с такой силой, что мальчику показалось, будтоот неё во все стороны побежали красные звенящие круги. И Ваня почувствовал ворту вкус пороховой гари.

На один миг все замерли, прислушиваясь к слабому шумуснаряда, улетавшего в Германию. Потом Ковалёв опять припал к панораме и забегалпальцами по барабанчикам, а замковый рванул затвор, откуда выскочила и созвоном перевернулась по земле медная дымящаяся гильза.

Ваня стоял оглушённый и очарованный чудом, которое он толькочто видел, — чудом выстрела. Потом ему сделалось неловко стоять среди занятых людейи ничего не делать. Он взял тёплую, слегка потускневшую стреляную гильзу, отнёсеё в сторонку и положил в кучу других стреляных гильз. Когда он её нёс, всюочень тонкую и очень лёгкую, но с толстым и тяжёлым дном — как ванька-встанька,— ему казалось, что в его руках она ещё продолжала тонко звенеть от выстрела.

— Правильно делаешь, Солнцев, — сказал сержант Матвеев,что-то записывая карандашиком в потрёпанную записную книжку и вместе с темозабоченно поглядывая в окопчик телефониста, откуда он ждал новой команды. —Пока что будешь прибирать стреляные гильзы, чтобы они не мешались под ногами.

— Слушаюсь! — радостно сказал Ваня и вытянулся, чувствуя,что теперь и он тоже причастен к тому важному и очень почётному делу, о которомна фронте всегда говорят с большим уважением: «Артогонь».

— А после стрельбы сосчитаешь и уложишь в пустые лотки, —прибавил Матвеев.

— Слушаюсь! — ещё веселее ответил Ваня, хотя и не вполнеясно представлял себе, что такое за вещь — лоток.

Ваня поставил все стреляные гильзы рядом, подровнял их,полюбовался своей работой, но так как делать пока было нечего, то он подошёл кКовалёву.

— Дяденька… — сказал он, но, вспомнив, что находится привыполнении боевого задания, быстро поправился: — Товарищ сержант, разрешитеобратиться.

— Попробуй, — сказал Ковалёв.

— Чего я вас хотел спросить: куда вы только что стрельнули?По Германии?

— По Германии.

— А сначала нацелились?

— Сначала нацелился.

— Вы глазом нацеливались? Через эту чёрную трубочку?

— Вот именно.

Ваня некоторое время молчал. Он не решался говорить дальше.То, что он хотел попросить, казалось ему слишком большой дерзостью. За такуюпросьбу, пожалуй, отберут обмундирование и отчислят в тыл.

И всё же любопытство взяло верх над осторожностью.

— Дяденька… — сказал Ваня, выбирая самые убедительные, самыенежные оттенки голоса, — дяденька, только вы на меня не кричите. Если неположено, то и не надо, я ничего не имею. Разрешите мне один раз — один толькоразик, дядечка! — посмотреть в трубку, через которую вы нацеливались.

— Отчего же, это можно. Загляни. Только аккуратно. Наводкумне не сбей.

Не смея дышать, Ваня подошёл на цыпочках и стал на место,которое уступил ему Ковалёв. Расставив руки в стороны, чтобы как-нибудьслучайно не сбить наводку, мальчик осторожно приложил глаз к окуляру, ещётёплому после Ковалёва. Он увидел чёткий круг, в котором светло и приближённорисовался болотистый ландшафт с зубчатой стеной синеватого леса. Две резкиетонкие черты, крест-накрест делившие круг по вертикали и по горизонтали, делалиэтот ландшафт отчётливым, как переводная картинка.

Как раз на скрещении линий Ваня увидел отдельную верхушкувысокой сосны, высунувшуюся из леса.

— Ну как? Видишь что-нибудь? — спросил Ковалёв.

— Вижу.

— Что же ты видишь?

— Землю вижу, лес вижу. Красиво как!

— А перекрещённые волоски видишь?

— Ага. Вижу.

— А замечаешь отдельное дерево? Его как раз пересекаютволоски.

— Вижу.

— Вот я в эту самую сосну и наводил.

— Дяденька, — прошептал Ваня, — это и есть самая Германия?

— Где?

— Куда я смотрю.

— Нет, брат, это отнюдь не Германия. Германии отсюда невидать. Германия там, впереди. А ты видишь то, что находится сзади.

— Как — сзади? Да ведь вы же, дяденька, сюда наводили?

— Сюда.

— Ну, стало быть, это и есть Германия?

— Вот как раз не угадал. Сюда я наводил, это верно.Отмечался по сосне. А стрелял совсем в другую сторону.

Ваня во все глаза смотрел на Ковалёва, не понимая, шутит онили говорит серьёзно. Как же так: наводил назад, а стрелял вперёд! Что-точудно.

Он пытливо всматривался в лицо Ковалёва, стараясь найти внём выражение скрытого лукавства. Но лицо Ковалёва было совершенно серьёзно.

Ваня переступил с ноги на ногу, подавленный загадкой,которую не мог понять.

— Дяденька Ковалёв, — наконец сказал Ваня, изо всех силнаморщив свой чистый, ясный лоб, — а снаряд-то ведь полетел в Германию?

— Полетел в Германию.