Отцы - Валерий Панюшкин

– Кто рассказал тебе про саламандру?

– Мама.

– Мама тоже брызгала с тобой бензином в огонь?

– Нет, мама только разрешала мне кататься на большой лошади без тренера.

Надобно уточнить, что, поддерживая в целом твое увлечение лошадьми, я считал катание на большой лошади без тренера слишком опасным для пятилетней девочки. Каждый раз, отправляясь на конюшню, вы с мамой клятвенно обещали мне кататься только на пони и только с инструктором. Я понял, что дальнейшие расспросы бессмысленны и даже опасны для моего психического здоровья. Я безропотно набрал бензину в шприц. Ты отошла с бензиновым шприцем от очага подальше и стала весьма метко брызгать из шприца в огонь, всякий раз отчаянно радуясь вспышке. На всякий случай я стоял между очагом и тобой, готовясь, если, паче чаяния, бензиновые капли полетят в твою сторону, принять огонь на себя.

Так, собственно, и случилось. Разыгравшись, ты брызнула слишком сильно. Горящий бензин расплескался, и одну горящую каплю, летевшую более или менее в твою сторону, я поймал рукой. Обжегся, решительно прекратил игру в огнедышащего дракона, и мы пошли обедать.

После обеда мы с тобой валялись на диване и смотрели мультик. Ты нюхала мою обожженную ладонь и шептала:

– У тебя рука как будто площадь в городе. Она пахнет горелым и пахнет дымом, как будто это площадь, где сжигали ведьм.

Я даже подпрыгнул с дивана:

– Варя! Какого черта! Кто еще рассказал тебе про ведьм?

Ты была невозмутима. Погладила меня по обожженной ладони, каковой ласки я мог бы ждать месяцами, если бы не ожег ладонь, и с улыбкой сказала:

– Папочка, ты что? Про ведьм рассказал мне ты.

В те времена ты была совершенно равнодушна к одежде. Это, вероятно, генетическое свойство, потому что твой старший брат Вася тоже с младенчества полагал, будто главное достоинство хорошей обуви – отсутствие шнурков, а главное достоинство хорошей одежды – отсутствие пуговиц. Ну просто потому, что лень застегивать. Ты вполне разделяла этот прагматичный братнин подход к одежде, каковое обстоятельство, надо сказать, принесло мне немало разочарований.

Сто раз я приезжал из всевозможных командировок и привозил тебе самые прекрасные в мире платья. Я торжественно распаковывал чемодан. Я извлекал из чемодана красоту, способную привести в восторг всякую девочку (равно как и мальчика, девушку, юношу, мужчину, женщину, бабушку, дедушку), но ты, едва взглянув на платьица и юбочки, отбрасывала их в сторону, хватала простейший кулек конфет, купленный в «дьюти фри» перед самым отлетом, и, счастливая, целых полчаса показывала кулек каждому встречному со словами: «Посмотрите, какой мне папа привез чудесный подарок». Через полчаса кулек бывал уничтожен.

Если ты и интересовалась одеждой, то только дедушкиной. Дедушка же по старой, еще советской привычке полагал, что всякая вещь покупается человеком один раз и на всю жизнь. От этого дедушка на одном и том же автомобиле ездил десять лет, ботинки носил лет по пять, утверждая, будто они все еще как новые, а про джинсы дедушка думал, что для того их и придумали американские ковбои в качестве спецодежды, чтобы джинсы никогда не рвались даже несмотря на скотоводство. Дедушка действительно так аккуратно носил джинсы, что они никогда на нем не рвались. Они как-то истлевали, постепенно переставая быть штанами из толстой дерюги и превращаясь в штаны из бесцветной марли.

Ты внимательно следила за состоянием дедушкиных джинсов. То и дело как бы невзначай ты трогала деда за коленку и однажды говорила:

– Дед, тебе пора купить джинсы.

– Эти еще совсем как новые, – возражал дедушка.

Тогда ты дожидалась, чтобы я пришел с работы, и апеллировала ко мне:

– Папа, деду пора купить новые джинсы.

– Почему же он не купит?

– У него нет денег, – вздыхала ты с тем притворным отчаянием, с каким, вероятно, вздыхали в твоем присутствии не бедствовавшие вовсе, но воспитанные в безденежье бабушка и дедушка.

– Как это нет денег? – возмущался я. – Я же давал ему деньги, и на хозяйство, и просто так давал, и еще у него есть пенсия.

– Все деньги, – отвечала ты драматически, – у дедушки отняла бабушка, потому что бабушке надо было купить много очень нужных лекарств, очень умных книг и очень полезных вещей.

Дальше начиналась весьма комическая сцена: я уговариваю отца взять сто долларов и купить себе джинсы, а отец уговаривает меня, что прекрасные джинсы можно легко купить рублей за пятьсот. И вот после длительных переговоров наступал наконец день торжественной покупки штанов.

В тот год торжественная покупка осуществлялась так. Вы с дедом пошли в одежный магазин. Ты шла вприпрыжку, поскольку тебя очень забавляла перспектива покупать джинсы для дедушки. В магазине дедушка, подивившись публично невероятной дороговизне, направился со штанами в примерочную кабинку. Ты осталась снаружи. Дед говорит, что оставил тебя всего на минуту. Вышел из кабинки, а тебя нет.

– Варя! – позвал дед.

Ты не отзывалась. Тебя не было ни в джинсовом отделе, ни в соседнем, ни вообще где бы то ни было поблизости.

– Варя! – Дедушка побежал из отдела в отдел искать пропавшую внучку, позабыв даже, что на нем новые и не оплаченные еще джинсы. – Варя! Варя! Ты где! Вы не видели тут рыжую девочку с хвостиками? – спрашивал дед каждого встречного.

Впрочем, ты довольно быстро нашлась. Кто-то из покупателей магазина сказал, что девочка с рыжими хвостиками – в отделе свадебных платьев, и там вокруг нее толпятся все продавщицы.

Ты стояла в отделе свадебных платьев на табуретке. Вокруг тебя действительно толпились человек десять продавщиц и примеряли на тебя бледно-голубое платье из тех, в которые наряжают детей на свадьбах, чтобы дети подарили невесте букет флердоранжа, или понесли за невестой шлейф, или просто придавали трогательности свадебной церемонии.

– Посмотри, дедушка, какая красота, – прошептала ты.

Вот для подобного-то случая дед и припрятывал деньги, которые я давал ему на хозяйство или на ремонт насквозь проржавевшего автомобиля. Вот для подобных-то случаев дед припрятывал и пенсию. Это платье, которое нельзя считать одеждой, а следует считать карнавальным костюмом, кажется, было первым платьем в твоей жизни, покупка которого доставила тебе настоящее и достаточно безмерное счастье.

Вечером, когда мы с мамой вернулись домой, ты не вышла встречать нас, а только кричала из-за запертой двери своей комнаты:

– Не входить! Не входить! Мама и папа, не входить!

Минут через пятнадцать (довольно много времени ушло на шнуровку корсажа) ты вышла из комнаты той неестественной походкой, какой ходят обыкновенно танцовщицы ансамбля «Березка». Ты была ослепительна в нежно-голубом платье с кринолином. Наша буйная девочка, обыкновенно являвшаяся еще и лошадью или драконом, а потому прыгавшая, топавшая или вовсе передвигавшаяся на четвереньках, шла на этот раз совершенно бесшумно, прямо держа спину и развернув плечи. Наша вечно встрепанная ты, каждый день уговаривавшая нас остричь тебя ежиком на том основании, что прекрасные рыжие локоны очень мешают бегать и купаться, на этот раз распустила волосы по плечам и шла, потупив взор, как в полувековой давности диснеевских мультиках потупляли взор принцессы. Наша отчаянная рыжая шпана, руки которой, как правило, заняты были какой-нибудь брызгалкой или колотушкой, на этот раз вытягивала пальчики и изгибала запястья так, словно невидимый принц танцевал с нею менуэт.