Карл Великий. Основатель империи Каролингов - Гарольд Лэмб

Алкуин больше ничего не сказал по этому вопросу, полагая, что этот гнев – просто результат плохого настроения его повелителя. Однако в этом проявилось своенравие Шарлеманя. Он жаждал слышать звонкие поющие голоса своих девочек и следил взглядом за их легкими движениями, когда они ехали верхом вслед за ним в очередной поездке. Он не мог отказаться от этих радостей и под тем или иным предлогом удерживал их от замужества, хотя Ротруда и Берта были уже достаточно взрослыми для мужских объятий.

Возможно, потому, что они облегчали его усталость, или потому, что Фастрада перенесла свою неприязнь на дочерей Хильдегарды, Шарлемань еще больше приблизил их к себе. Стали поговаривать, что он любит своих дочерей до безумия, и это мало походило на просто отцовскую любовь.

Среди паладинов Ангильберт, со своей стороны, стал верным рыцарем дочери Шарлеманя Берты. Будучи наставником этой девушки, Ангильберт мог гулять с ней в одиночестве; испытывая в прошлом те же чувства к ее матери, человек поэзии теперь страстно стремился к веселой красивой дочери.

– Она голубка, – согласился с ним Алкуин, – но коронованная голубка.

– Нет, – воскликнул Ангильберт, – она никогда не будет, согласно королевскому запрету, носить корону! Чтобы угодить ему, она должна быть песней, ласкать взор своей красотой, быть голубкой в клетке.

Он не мог говорить откровенно, как это делал когда-то Адальгард, с повелителем страны франков. Также не мог он с легким сердцем обучать девушку извлекать мелодию из струн арфы или звонким голосом петь хвалебные гимны. Будучи старшим по возрасту и глубоко влюбленным, Ангильберт представлял ее безжалостно приговоренной к непорочности, как ее тетя Гизела, или к порабощению, как Хильдегарда, ее дорогая матушка.

У Берты не было подобных опасений. Она гримасничала, стараясь подразнить его, она танцевала перед ним на тропинке, и, когда он продолжал хранить угрюмое молчание, она ласково спрашивала: «Что вас печалит, мой друг?»

И она крепко обнимала его своими сильными молодыми руками.

Спустя годы, когда Шарлемань попросил своего паладина описать Берту в стихах, Ангильберт написал: «Она светится, как цветок из венка ее служанок. В ее мелодичном голосе, ясном лице и гордой походке отражается образ ее царственного отца».

Шарлемань остался доволен стихами.

Едва закончился 786 год, Шарлемань отправился освобождать свою восточную границу, хотя это не представлялось возможным. Осенью на совете паладины резко выступали против. Герольд, брат Хильдегарды, хранитель Баварской марки, рассказал, насколько горд был Тассилон в своем стремлении сохранить независимость в горах Баварии, и, если на него нападут, он моментально объединится с сильными аварами. Тассилон уже убил франкского графа, хранителя итальянской границы.

– За это, – настаивал Шарлемань, – он должен предстать перед судом страны франков и быть судим.

Он не мог простить своему кузену Тассилону старого преступления – дезертирства и нового предательства – как понимал это Шарлемань, – состоявшего в поисках союза с его врагами именно тогда, когда ему приходилось тяжелей всего в саксонской войне.

Честный Герольд описал, насколько безопасно чувствует себя Тассилон за естественными укреплениями Баварских Альп, окруженными ущельями и озерами, которые протянулись до Зальцбурга и истоков Дуная в стране аваров. Герольд добавил, что Тассилон обладает силой могущественного короля и его просто так не обойти.

– У нас есть друзья в баварских церквях и монастырях. Пошли приветственные послания, добрый Герольд, епископу Зальцбурга и добавь, что мы навестим их до следующего Рождества.

Стойким паладинам это было не по душе. Они хорошо понимали зависть Шарлеманя к богатым и гордым баварам, к их королевской династии Агилулфингов, более древней, чем приобретающие влияние Арнульфинги. Супруга Тассилона приходилась сестрой Дезире. Неужели кровавая распря с лангобардской династией никогда не закончится миром?

Сенешаль Адульф, еще не остывший от жестокой борьбы с бретонцами, уведомил своего короля, что сами франки не хотят так скоро куда-то отправляться. Победа над саксами досталась им дорогой ценой. Два года они не сеяли и не снимали урожая со своих земель; даже оставаясь в живых, они теряли родственников и боевых коней.

– Тяжела ноша для самых преданных. Чтобы содержать одного пехотинца на войне, нужны результаты трудов троих крестьян на родных полях: на снаряжение вооруженного всадника идет урожай с фермы. Тот, кто верен и откликается на твой призыв к оружию, разоряется; тот, кто находит отговорки, чтобы остаться в своем поместье, богатеет. Конечно, они могут позволить себе платить пени. Не бери в армию преданных людей в этом году.

– Одни защищают других! – гневно выпалил король и замолчал.

Его паладины сказали правду. Он не мог столкнуться с новым бедствием вроде Синталя.

– А что, если мы проделаем путешествие, – предложил Шарлемань, – без сражений?

Всем показалось, что он предлагает одну из загадок Алкуина. Они не могли придумать никакого ответа.

Когда совет закончился, Адульф с горечью спросил у Герольда:

– Может быть, Господь всемогущий заставит аваров уклониться от битвы или превратит великолепного Тассилона спустя тридцать лет в верного вассала? Ответь мне, брат!

С полным на то основанием Шарлемань не решился сказать, что у него на уме. Он до сих пор держал в мозгу давнюю смутную мысль – объединить могущественную нацию христиан в единых надежных границах. После Ронсеваля он не упоминал о христианской армии. Тем не менее фризийские христиане оставались лояльными, в отличие от своей языческой родни. Благодаря этому они были такими же верноподданными короля, как и дворяне из Рейнской области.

Но его дворяне никогда этого не признают. Также не станут они снаряжаться и отправляться вместе с ним в поход, покидая свои семьи, если он скажет им правду: «Нас, франков, слишком мало. Мы вымрем, если не сольемся с другими нациями, чтобы создать единый христианский народ, который будет жить».

Он осознал теперь, что именно таков был план Пипина.

Новые знания принесли ему некоторое облегчение. Разве Августин не предсказал, что после краха римского правления придет спасительное Царство Божье? Разве не призывал проницательный Адриан людей молиться во всех христианских землях после победы над саксами и установления мира?

Шарлеманя это обнадежило. После совета он послал своих паладинов вызвать франков с Рейна не на битву, а для того, чтобы совершить долгое зимнее путешествие. Затем он призвал верноподданных из алеманнов, тюрингов и саксов собраться в начале лета на посту Герольда на баварской границе.

Введя в заблуждение своих офицеров, Шарлемань затем приготовился обмануть Тассилона с помощью Адриана, верного друга баваров.

Тассилону он послал мягкое распоряжение явиться в Ингельхейм, чтобы ответить на обвинения в дезертирстве, клятвопреступлении и предательстве. Находчивому бавару не составит труда уклониться от подобного вызова.