616 - Ад повсюду - Анхель Гутьеррес

Разминая закоченевшее тело, она с трудом выбралась из машины: холод и сырость пронизывали ее до самых костей, несмотря на то что на ней было плотно прилегающее пальто. Фары машины выхватывали из темноты огромную кучу гниющей прошлогодней листвы. На дворе стояла поздняя весна, но с трудом верилось, что это разложение когда-нибудь даст начало новой жизни. Одри казалось, что она уже никогда не будет той, что прежде. Потеря Юджина ранила ее душу, превратила ее в грустную и безутешную женщину, ненавидевшую Бога больше всего на свете. Но она уже свыклась с этой болью. Вера в то, что Юджин жив, вера, с которой она всякий раз открывала доклады сыщиков, позволяла ей сохранять хрупкое подобие равновесия. Сказанное Дэниелом перевернуло все с ног на голову. Губы Одри тронула горькая усмешка: то, чего она не добилась от Бога, дал ей дьявол. Именно дьявол вдохнул в нее надежду, и она даже боялась подумать о том, что эта надежда может оказаться напрасной. Ведь тогда она не проживет и дня.

Одри пересекла шоссе, плохо осознавая, зачем и куда идет, но по привычке посмотрела по сторонам, словно эта забытая Богом дорога была оживленным проспектом. Привязанность к старым привычкам — иногда единственное, что нам остается. Напряженно вглядываясь в темноту, Одри ждала, что где-нибудь вспыхнут фары приближающейся машины, но напрасно. Она была одна, совсем одна. Однако Одри не чувствовала ни страха, ни жалости к себе. В ее мозгу как заноза сидела упрямая мысль, которая причиняла Одри такую же боль, как если бы она представила, что ее сын мертв. Если Юджин жив, что ему пришлось пережить? Какие муки пришлось вынести?

— А-а-а!

Одри крикнула изо всех сил, пытаясь заглушить эту ужасную мысль. Ее крик вспугнул какую-то птицу, она метнулась между деревьями и скрылась в ночи. И вдруг все смолкло. Одри страдала, и весь мир перестал для нее существовать. Она вернулась в машину и на этот раз, переходя через дорогу, не оглянулась по сторонам.

Бостон

Будильник не зазвенел в положенный час, семь утра, — отец Клоистер его уже выключил. Он проснулся в шесть тридцать, проспав два, максимум три часа. Остальное время он лежал в кровати и размышлял. Мысли вертелись в его голове калейдоскопом. На него так много всего навалилось. Альберт чувствовал себя ребенком, которого огорошили слишком сложной задачей. Он не мог собрать воедино разрозненные элементы мозаики, и это не давало ему покоя. Альберт не отличался тщеславием, иначе его гордость сейчас была бы сильно уязвлена. Его разума, его чувств, его знаний не хватало для того, чтобы понять, что же он носил в себе.

Клоистера мучительно тянуло курить. Вместо этого он вскочил с кровати и быстрым шагом пошел в ванную. Выпив немного воды и бросив в рот жевательную таблетку с запахом никотина, он принял душ, оделся и спустился на завтрак. Клоистер не остался в кафе колледжа, решив, что будет лучше, если он поест в каком-нибудь баре, среди незнакомых лиц, а потом совершит прогулку, чтобы привести мысли в порядок… Никакой новой информации, пока он не переварит того, что уже знает! Только тогда он вернется в комнату и посмотрит видеозапись. Не раньше.

После завтрака Клоистер отправился бродить по городу. Начав с Девоншир-стрит, он повернул налево, прошелся по Франклин-стрит, на которой располагалось общежитие колледжа, и направился в океанариум. Нельзя сказать, что его сильно привлекала морская фауна. Но Альберт подумал, что, возможно, вид этих безмятежных созданий позволит ему забыть о суете внешнего мира и остаться наедине со своими размышлениями. Но помещение было битком набито крикливой ребятней. Спасаясь от гомона, Клоистер случайно оказался у бассейна с тюленями. Тюлени плавали за стеклом в голубоватой толще воды, и, казалось, ничто не могло потревожить их спокойствия. Глядя на них, иезуит улыбнулся.

Когда он наконец решил вернуться, его дух немного укрепился. Как солдат перед битвой, когда заканчивается бессонная ночь и восходит солнце, он смотрел вперед и видел просвет. Может быть, просмотрев запись, он отыщет недостающее звено в этой истории, в которой он по какому-то странному стечению обстоятельств играл главную роль. Он почувствовал, что должен вернуться немедленно. Альберт поймал такси и доехал до колледжа. Поднявшись в свою комнату, он, не теряя времени, извлек из дорожной сумки видеокамеру, включил ее в сеть и подсоединил к телевизору. После этого он вставил кассету и, убедившись, что она полностью перемотана, нажал на кнопку воспроизведения. На экране возник размытый, затемненный образ: священник-экзорцист устанавливал камеру. До Альберта донесся его неприятный, приторный голос. Поставив камеру на комоде, экзорцист отошел назад, и теперь можно было увидеть его лицо, а также большую часть убогой комнатушки. Камера не захватила окна, но свет, проникавший сквозь него, плясал солнечными бликами на стене, у которой стояла кровать Дэниела. На кровати, возле привязанного старика, лежало простое деревянное распятие. Рядом, на ночном столике, священник поместил образ Девы и сосуды со святой водой и солью.

То, что иезуит увидел дальше, впечатляло и порой приводило в ужас: беспощадная битва добра и зла, которую вели три таких разных человека. Дэниел действительно был одержимым. Его голос превратился в смесь языков, которые, казалось, вырывались из самой преисподней. Но и отец Гомес изменился. Любой, взглянув в его лицо, побледневшее и исказившееся, с вытаращенными глазами, мог бы сказать, что в него, как и в старика, вселился бес. Изображение было нечетким из-за неважного качества камеры и плохого освещения, но Клоистер увидел, что поведение Дэниела — не только плод душевной болезни. Когда священника невидимой силой отшвырнуло назад, старый Дэниел не казался обычным сумасшедшим. И в этом не осталось никаких сомнений, когда с уст бедняги сорвался крик «АД ПОВСЮДУ!».

Даже через час после просмотра перед глазами иезуита по-прежнему мелькали картины отчитки, а в ушах гулким эхом разносился леденящий душу вопль, так хорошо ему знакомый. Он десятки раз перематывал запись, пытаясь разобрать еще один крик Дэниела, но не смог. Возможно, это был всего лишь бессмысленный набор звуков, хотя Клоистер так не думал. Он уже не верил ни в случайности, ни в совпадения.

Он подключил видеокамеру к своему ноутбуку и переписал фрагмент, где раздавался второй крик, на жесткий диск. Потом Клоистер отделил звук от изображения и сохранил аудиофайл, но прежде достал мобильный телефон и нашел номер Дориано Альфьери.

Отец Альфьери, новый эксперт «Волков Бога» по филологии, лингвистике и палеографии, был заместителем Джакомо Саноби, человека, о котором в организации слагали легенды. Случай отца Саноби вызывал одновременно и смех, и жалость. В свои шестьдесят он свободно разговаривал на тридцати языках, мог читать еще на пятидесяти — шестидесяти и знал их в общей сложности, хуже или лучше, около трехсот. Он был рассудительным и любезным человеком, но с ним стало невозможно разговаривать. Не из-за его характера. С некоторых пор в его мозгу как будто сломался какой-то механизм, и все языки, которые он знал, смешались. В одном человеке происходило что-то похожее на вавилонское столпотворение, но только наоборот: он отлично понимал то, что ему говорили, но сам изъяснялся на такой жуткой тарабарщине (в которую вплетались и редко употребляемые языки вроде санскрита, хопи и волапюка), что его собеседники приходили в ужас.