Крещение Руси и Владимир Святой - Сергей Алексеев

Конечно, здесь сработал авторитет князя как верховного священнослужителя. Но было и иное. Киевская знать не была убежденно-языческой поголовно. Как только князь ясно высказал свои мысли, тайные доселе единобожники и склонявшиеся к ним «скептики» тоже выступили открыто. Те же, кто действительно находил радость в поклонении богам и кого не напугали даже события трехлетней давности, предпочли промолчать. Таковых, однако, и становилось все меньше – и теперь этот процесс шел все быстрее. То, что князь, спокойно пустившийся в рассуждения о вере, не навлек на себя никакой кары, само по себе убеждало в слабости богов. Не один Владимир раздумывал наедине с собой о подобных вещах годами. Не он один и беседовал в последние месяцы с чужеземными вероучителями.

Итак, весть о возможной смене веры оказалась встречена знатью на удивление спокойно. А за знатью и старшиной, как прежде, следовал и уверенный в их мудрости киевский люд. Но вот дальше начинались разногласия.

Русские источники излагают мотивы интереса самого Владимира и к исламу, и к христианству. Гораздо более скупо они отражают аргументы тех дружинников, кто выступал за принятие христианской веры. Судя по всему, для советовавших Владимиру принять именно христианство самым важным доказательством были ссылки на авторитет Ольги. Доводы же противной стороны, склонявшейся к исламу, подробно рассмотрены средневековыми мусульманскими авторами. Доводы эти выглядят излишне рационально, даже корыстно – не только для современного читателя. Очевидно, что они не вымышлены исламскими учеными, которые нашли бы более патетические ноты.

У противников христианства перед глазами тоже стояло крещение Ольги. Но если для сторонников веры греков и латинян это само по себе свидетельствовало за крещение, то для других все было с точностью до наоборот. За ислам выступила та часть дружинников, которая хотела сохранить верность прежней, завоевательной политике. Мирное правление Ольги казалось им бесславным и скудным. Единственный достойный способ добывать пропитание, – говорили они, – нападать на соседей. Только-только вернулись они к удачным походам после поражений Святослава и Ярополковой смуты – а теперь вновь встает вопрос о принятии миролюбивой греческой веры. Тем более что это означало вероятный долгий или даже вечный мир именно с христианами-греками. Вновь зазвучало нечто вроде погубившего некогда Игоря «Мы наги!» – правда, сейчас без достаточных на то оснований. Следует, – утверждали судившие так дружинники, – принять ислам. Тогда Русь получит освященное им право вести войну за веру. Следует помнить, что свидетелями удачного «джихада меча» русы только что оказались в Хазарии.

Чьей именно победой являлось решение отправить послов на «испытание вер», сказать трудно. Очевидно, оно потому и прошло, что давало отсрочку и временно удовлетворяло обе партии. К тому же большинство, очевидно, на тот момент составляли как раз «скептики», отвернувшиеся от язычества, но не сделавшие дальнейшего выбора. Обеим сторонам было на что рассчитывать. Посольство на Запад могло как подтвердить, так и опровергнуть справедливость неприязни к латинянам. К тому же последнее обстоятельство, в глазах сторонников христианства, ничего не решало. Ольга в конце концов принимала «закон греческий». Для сторонников мусульманства, мало что о нем знавших, исход посольства на Восток тоже мог оказаться двояким. К тому же, зная мало, они и сами хотели бы просветиться.

На Восток отправилось четверо придворных бояр Владимира, столько же, вероятно, – на Запад. Западное посольство вернулось быстрее. Скорее всего, оно не уехало дальше Чехии – потому память о переговорах и не отложилась в хрониках Священной Римской империи. Принесенные вести подтвердили разочарование князя в речах латинян внешними впечатлениями: «Пришли в Немцы. Видели их в храме, творящими службу, а красоты не видели никакой».

Отправленным на Восток предстоял путь более дальний. Не задерживаясь в Болгарии, они отправились по Волжскому пути дальше, до низовий, а оттуда или от восточного берега Каспия – в Хорезм. Мамун пришел в восторг от русского посольства и от его цели. Ему уже грезилось приращение земель ислама до мифических границ мира на дальнем Севере. После покорения Хазарии такая победа на пути веры навсегда бы прославила его имя, приравняв к древним воителям Халифата, превратившим мусульманство в мировую религию.

По приказу Мамуна русских подробно ознакомили с мусульманским богослужением. Он подтвердил верность союзу с Владимиром – и, вероятно, какие-то права русских купцов в «Хвалисах». Это было ценным приобретением. Но к увиденному послы отнеслись по-разному. Итог всей миссии достаточно ясен. Но там, в Хорезме, по меньшей мере кому-то из бояр исламский обряд пришелся по вкусу. Во всяком случае, убежденный в успехе Мамун отправил с посольством в обратный путь на Русь одного из придворных имамов. Он должен был принять от Владимира и всех русов исповедание истинной веры и учредить общину. Благодаря этому самоуверенному акту мусульманские историки позднейших веков не усомнились, что старания хотя бы на время увенчались успехом.

На самом деле сложилось иначе. Посольство вернулось в Киев, скорее всего, уже в первых месяцах 987 года. По возвращении послы представили Владимиру свой отчет. В летописи он выглядит крайне удручающе для ислама – взгляд из совершенно иной культурной традиции на незнакомое и непонятное: «Пришли сначала к болгарам и посмотрели, как кланяются в ропате, стоя без пояса. А поклонившись, сядет и глядит туда-сюда, как бешеный. Нет веселья у них, но печаль и смрад великий. Не добр закон их». Думается, глас послов был не единодушен, а может, и более мягок. В конце концов, кто-то же привез на Русь имама. Даже если то была уступка радушному и настойчивому Мамуну, появление готового обращать хорезмийца следовало как-то обосновать перед скорым на гнев князем.

Но, что бы ни сказали послы, летописный текст верно отражает выводы, сделанные князем. Если христианство он не мог решиться принять с отвергнутого уже Русью римского Запада, то ислам принимать просто отказался. И для него, пока еще нехристианина, главным здесь было именно общее впечатление от чего-то чуждого всему образу жизни русов, чего-то бесконечно от их нравов далекого.

То, что при этом имам не был тут же возвращен с позором на родину, тоже вполне объяснимо. Владимир мог быть спокоен за его действия – без княжеской воли ислам приняли бы разве что самые дерзкие. С Хорезмом же он ссориться не хотел. Слухи о возможности принятия князем ислама бродили по прикаспийским землям, и он решил воспользоваться этим в торговых и политических целях. Не исключено, что хорезмийский имам прожил в Киеве до самого крещения Руси, а то и до конца своих дней. Может, кого-то ему даже удалось склонить к своей вере.

Между тем Владимир под прикрытием переговоров с Хорезмом решил предпринять еще одну попытку закрепиться на Каспии. После утверждения хорезмийцев в Хазарии Руси нужно было искать – на всякий случай – обходные пути в Каспийское море. Такие пути открывало расселение тмутараканских русов в кавказских горах. Отдельные «роды» осели в горах Дагестана, на подступах к Дербенту. Дербент, «Железные Врата», как звали эту древнюю иранскую крепость на Руси, оставался в ту пору самостоятельным эмиратом. Правившие им арабские эмиры отстояли свою независимость от посягательств ширваншахов. Дербент являлся и надежными «воротами» между северной степью и Закавказьем, и оплотом ислама в Кавказских горах, и важнейшим каспийским портом. Овладение Дербентом дало бы Владимиру свой ключ к Каспию даже при господстве хорезмийцев в низовьях Волги. Сплошная полоса союзников и даже сородичей Руси связывала бы Дербент с Тмутараканью. Но владей Русь Дербентом, никто не посмел бы закрывать от нее и Волгу.