Дорога домой - О. О. Щетинин

Сказала – и прямо почувствовала, как из Тима страх и напряжение уходят. Он ко мне прижался, я его баюкать начала, как… ребёнка. Он, по-моему, даже всхлипнул пару раз. Хорошо, Том промолчал, а то с него сталось бы что-нибудь прокомментировать. Не знаю, что бы я тогда с ним сделала.

Потом мне пришлось салат с пола подбирать. Потому что тарелку я и вправду уронила.

А уже ночью мы с Тимом ещё раз подробно всё обсудили, и нам уже совсем не страшно было об этом говорить. Словно для нас всё изменилось. Как будто раньше были «он» и «я», а теперь окончательно и бесповоротно стало «мы». Не знаю, как лучше объяснить.

В общем, Тим сказал, что генкарты Оберонца у Степаныча, ясное дело, нет. Но по какой-то там ретроспективной модели, которую на основе данных Тима, Ганса и гансовых родичей док построил, процентов на восемьдесят-девяносто выходило, что Тим – это Оберонец. И что он – Тим, в смысле – прекрасно понимает, что это значит, потому что он только за свою сознательную жизнь столько всего нахватал, что никаким регенератором не выведешь. А что до этого было, страшно и подумать. Отсюда и разница. Ну и модель сама по себе всё-таки дело такое, условное. Так что отрицать очевидное глупо и бесполезно. Вот только ему совсем не хочется, чтобы ещё кто-то об этом знал.

Ну а кто знает? Я? Я болтать не собираюсь. Доктор и Гейнц? Они тоже молчать будут. Ганс? Про Ганса Тим сказал, что тот уже раз и навсегда объявил его своим брательником, и это всех вполне устраивает.

Я не сразу поняла, что такое «брательник», так что Тиму пришлось объяснять. Марсианский язык вообще в плане словообразования – кошмар какой-то, если бы я его без дип-си учила, в жизни бы не справилась! У них куча всяких приставок, суффиксов, порядок слов в предложении меняется как угодно, а если очень хочется, то можно даже одно существительное из двух-трёх слепить, и вроде как нормально всем. Зато в марсианском очень легко всякие ласковые слова придумывать. Ну не называть же Тима – Тимито? Или Тимми, как на Тиране. Не подходит ему. А здесь можно сказать не Тим, а Тима. Или вообще «Ти-моч-ка», но это совсем-совсем нежно и ласково. Мне больше всего «Тим-ка» нравится. А ему нравится, как у меня это получается.

Ну а я Тиму рассказала, что Гейнц предложил мне стать Чёрным Драконом. И спросила, что Тим про это думает. Он сразу заулыбался, довольный такой:

– Это круто! Но и ответственность… Зато гражданство Марса получишь.

– А ты? – я же помню, Тим что-то про этого говорил.

– И я. Я давно уже надумывал, да что-то тормозило. Теперь понимаю – тебя ждал.

– А с Братством как? – вот странно, но я только сейчас об этом задумалась. Выходит, я их брошу? Как-то нехорошо получается… Но Тим только улыбнулся:

– Зуб даю, что Гейнц уже десяток планов понастроил с учётом того, что мы в Братстве. А у этих ребят есть правило. Если тебя призывают на службу, ты временно из него выходишь. Я тебе так скажу: если Марс мобилизацию объявит, значит, жопа случилась не только тут. И в Братстве поймут. Вон, Игрок тоже на Марс, если что, пойдёт. Не говоря уж об Игоре. Тот вообще из КБМ, похоже.

– Да? Ну, тогда нормально.

Тим помолчал и спрашивает:

– А это ничего, что твоему парню полтыщи лет?

Ну, на это у меня ответ подходящий был:

– А это ничего, что я – наполовину амазонка, родилась семьдесят лет назад и большую часть жизни провела в непонятном артефакте Странников? По-моему, мы друг друга стоим!

Про лоа и долг я Тиму ничего говорить не стала. Во-первых, ему такие разговоры не нравятся. А во-вторых, с него на сегодня и так новостей хватит. А вот с меня, как оказалось, нет.

Потому что Тим рассказал, что завтра, когда я уеду, ему предстоит сложная задача. Встретить Сергея Ивановича Матвеева. Который вдруг решил прилететь на Марс. Просто туристом. И именно Тиму поручили быть его гидом. На правах старого знакомого, так сказать.

– И что ты ему скажешь?

– На этот вопрос Гейнц ответил «Ты умный, ты выкрутишься». Я вот теперь думаю, он пиво пить умеет?

– Ты его всю дорогу пивом поить собираешься?

– Кстати, да… Надо же какую-то культурную программу придумать, – Тим махнул рукой, включая «окно». – Справочная. Путеводитель по Марсу. Для шпионов спецслужб, – он вроде как шутил, но система радостно отозвалась:

– Приняла. Уточните: МУКБОП, Адмиралтейство или что-то несерьёзное?

Мы переглянулись и захохотали. Тим сквозь смех произнёс:

– МУКБОП, – и справочная вежливо ответила:

– Принято. Информация на экране и передана в ваш персональный комм. Удачи, Тим.

Да уж, пожалуй, она нам пригодится. И мне, и Тиму.

Кажется, я даже задремала – ночью-то то я не выспалась толком! – и проснулась от того, что вездеход остановился.

– Что-то случилось?

– Нет, – Пётр Иванович повернулся ко мне. – Просто у вас есть последняя возможность отказаться, Инге.

– С какой стати? Вы же сами сказали, что если я вдруг… сама себя инициирую, это может быть опасно.

– Да, – он кивнул. – Но если это – единственная причина, по которой вы согласились…

– Нет. Не единственная. Но важная. Я не хочу рисковать. И ведь другого способа решить вопрос всё равно нет, так?

Я всё это говорю, а сама думаю: ну, если ты мне соврал, про эту самую инициацию… А что я тогда сделаю? Не знаю.

– Нет известного нам способа, – Степаныч влез. – Но если вы откажетесь, мы попробуем что-нибудь придумать. Возможно, эти проявления можно давить медикаментозно…

Пётр Иванович на доктора посмотрел неодобрительно, а мне сразу спокойнее стало. Значит, всё правда. Ну и хорошо. Терпеть не могу, когда в последний момент что-то меняется и надо всё перерёшивать и в мозгах перестраивать.

– Не-а, – говорю, – Не передумала.

– Уверены?

– Да.

– Отлично, – Пётр Иванович кивнул, снова запустил двигатель и резко вывернул руль, уводя вездеход – ну никак не привыкну его тележкой называть! – с накатанной трасы в каменистую пустыню.

– Может быть, вы хотите что-нибудь спросить?

– Ну-у… – а правда, что спросить? У меня на самом деле столько вопросов было, что я даже не знала, с какого начать. Куда мы едем? Что мы будем делать? А инициация – это страшно? Больно? Что от меня потребуется? Что будет дальше?

Но спросила я совсем другое:

– Знаете, может быть, я скажу что-то не то, я не хочу никого обидеть, но мне надо понять. До конца понять. Те люди, которые шли на смерть, чтобы мы долетели… Они делали это, чтобы мы привезли сюда останки Первого? Я понимаю, что это важно, но – погибать ради этого? Грозиться объявить войну Терре? Я правда не понимаю…

Мне Степаныч ответил:

– Вы о религиозных войнах что-нибудь слышали?