Девочка стального магната - Елена Гром

– Ну-с, посмотрим, милашка, сколько ты стоишь…

Мне хочется высказаться, плюнуть ему в лицо, но я сжимаю губы, потому что бессмысленно спорить с психом. С ними нельзя договориться, только бежать. А мне некуда. Везде вооруженная охрана. И есть шанс своим поступком разозлить ее еще больше.

– Немая что ли?

Качаю головой, очень медленно отползая, но его злит даже мое молчание.

– Отвечай, когда с тобой разговаривает Борзый! – орет он мне в лицо, дергает за волосы и обдает гнилостным дыханием.

– Борзый, ты это, поаккуратнее. Она баба Распутина.

– Не учи меня! – орет он и вдруг начинает стрелять. Но краем глаза я замечаю, что высокий мужчина в синем спортивном костюме успел увернуться. Судя по всему, такое поведение «Борзого» не новость. Бессмысленная и беспощадная жестокость. Перевожу взгляд на замершего Игоря у стены. Хочется злорадно усмехнуться. Если Борис чудовище, то кто тогда вот этот урод? Ангел земной?

– А хочешь, – переводит он сальный взгляд на мою еле прикрытую грудь. – Мы покувыркаемся, пока твой папик едет? Гляну, чего он у тебя в пизденке нашел. На рожу-то ты обычная. Отвечай! Хочешь?!

– Не хочу.

– А тебя никто и не спросит, – ржет он над своей тупой шуткой. Остальные подхватывают.

И стоит только этому уроду высунуть язык и почти коснуться моей щеки, как на весь квадратный, забитый коврами и картинами кабинет разносится трель.

Борис… Это точно он.

И да, он вошел в кабинет в привычном сером костюме, ничуть не изменившись за три недели. Он один, и я думала, задохнусь от счастья. Пусть на меня он даже не обращал внимания.

– Зачем звал?

– Звал, – смеется Борзый. – Еще как звал. Смотри, бабу твою нашли, ты тут же примчался.

– Найти ее было несложно, – как бы невзначай говорит Борис, а у меня начинает от мыслей нещадно гудеть голова.

Что значат его слова?

Что он меня не прятал? Даже зная об опасности?

– Ничего она у тебя такая. Вот думаю, сколько ты готов за нее отвалить?

– Все зависит от предложения.

Почему после этих слов, а особенно от ледяного взгляда, которым Борис по мне скользнул, холод стекает по спине к пояснице. Он же не оставит меня здесь? Не оставит?

– Хочу комбинат.

Даже я понимаю, что это нереальная просьба, глупая, как и недавние выстрелы. Я прикрываю глаза, прекрасно зная, что сейчас услышу.

– Ни одна дырка не стоит моего комбината, – говорит Борис, стоя в той же расслабленной позе, словно он снова на сцене в ресторане Усть-Горска вещает о важности образования.

– Серьезно?! – хохочет Борзый, не веря. Но Борис не шутит. Он никогда не шутит. – Тогда я прострелю ей башку.

В череп буквально вжалось еще теплое дуло.

– Валяй, – поворачивается Борис, и я хочу крикнуть: «Спаси меня!» Но, кажется, ему и правда наплевать. Завод важнее жизни какой-то женщины. Пусть даже Борис выбрал ее себе в жены.

– Нет, убивать это слишком легко. Я заставлю ее мне отсасывать, пока она не захлебнется спермой. Как тебе, а? – орет этот псих, и принимается расстегивать ширинку.

– Отлично, – говорит Борис, погружая в бездну отчаяния еще сильнее. Я дергаюсь, замахиваюсь, но мне прилетает оплеуха. Но она даже на грамм не такая болезненная, как слова Бориса: Я, пожалуй, посмотрю?

– Ну, конечно. Оставайся. Чтобы потом умереть, – подтягивает лысый меня ближе, и я ощущаю мерзопакостные запахи мочи и выделений.

Я его откушу. Я откушу эту дрянь. Лучше сдохнуть, чем взять в рот это.

Но стоит его толстым пальцам сдавить мне волосы у корней, направив вялый отросток к моим губам, звучит оглушительный выстрел.

Я вздрагиваю, не понимая, откуда звук и соображаю, что это было, только когда лысый начинает валиться в сторону.

Я поворачиваю голову на Бориса, а он тут же кидает пистолет парню в спортивном костюме.

– Это место давно твое, – говорит он ровно, после того, как парень поймал оружие.

Я же продолжаю стоять, замерев от ужаса, не веря, что все это происходит со мной. Так быстро. Так стремительно. Почему моя жизнь из совершенно спокойной превратилась в боевик. Словно кто-то переключил с РТР на НТВ.

Отмираю, когда мне на плечи ложится горячая ткань, и я понимаю, что это пиджак Бориса.

Он без слов тянет меня на выход и долго ведет за собой по бесконечному коридору подвала, наверх, в яркое слепящее утро.

Я провела там всю ночь?

Меня накрывает острое облегчение, отчего дыхание спирает, и я часто дышу, рвано глотая чуть морозный воздух. Но холода не чувствую.

Поднимаю голову и вижу Бориса, который смотрит на меня нечитаемым взглядом, а за машиной стоит Иван.

Стоит ему поймать мое внимание, как он садится за руль внедорожника, а Борис опускается передо мной на корточки.

– Что болит?

Душа.

– Ничего. Вроде бы.

– Поехали, Нина. Здесь лучше не задерживаться.

– Но я думала теперь все в порядке. Это с ними у тебя криминальные проблемы? – спрашиваю без утайки, пока греюсь в его руках по дороге домой. Ответа, правда, не жду. – ВиктОР! Они убили…

– Он в порядке. Этого зверюгу так просто не убьешь.

Так же, как и тебя, – улыбаюсь про себя, чувствуя, как меня омывает волной радости, смешанного с легким страхом, что все может повториться.

И возможно я ни раз еще увижу, как кота кидают в стену, но уже во сне.

Но тут вспоминаю, что хотела встретить Бориса при полном параде, чтобы он увидел, какая я красивая, как хорошо готовлю и даже поладила с котом. Почти. И на меня накатывает обида, что теперь я выгляжу как лохудра, а мясо, любовно приготовленное для Бориса, съел какой-то жирдяй.

И так хочется все это рассказать Борису, пожаловаться, но один только взгляд на его бездушное лицо приводит меня в чувство.

Ему бесполезно говорить о своих переживаниях, он только смерит меня презрительным взглядом, а сейчас мне это не нужно.

Он мне нужен. Пусть такой. Пусть грубый. Пусть незаботливый и не нежный. Он нужен. И я понимаю, что сейчас не лучшее место, но все равно хочу сделать хотя бы одно из того, что запланировала.

Поэтому наклоняюсь вперед, шепчу Ивану, чтобы он закрыл перегородку, и не знаю почему, но вместе с кивком он сжимает челюсти.

И стоит нам остаться с Борисом наедине, как я залезаю на него верхом и тесно прижимаюсь к стальной груди.

– Нина… До дома еще пятнадцать минут…

– Мне холодно, – хитрю я, потому что тело давно заполнено лавой, что плещется во мне и заставляет кожу пылать, а внутренности плавиться.