Вкус любви - Эмма Беккер

— Я хочу тебя, — выдыхает он, прежде чем устремиться вглубь нее, держа руками ее бедра, словно страницы прекраснейшей книги.

Пока Шарль целиком погружен в свои таинственные младенческие сны, Эстель и Месье, зарывшись в простыни, испытывают оргазм почти одновременно, пожирая друг друга поцелуями, и большие руки хирурга, затерявшиеся в волосах его жены, — единственное, что выделяется из целого их слившихся тел. Месье не отступает, продолжая движение: пока он ощущает ее ногти, впившиеся в его ягодицы, он не оставит Эстель. Он никогда ее не оставит, даже если уже наполнил до краев, даже если ее крики становятся все глуше, превращаясь в умиротворенный вздох.

— Я люблю тебя, — засыпая, шепчет Месье и прижимается к спине жены.

— Я люблю тебя, — отвечает она, ощущая на своей влажной шее спокойное дыхание мужа.

Погружаясь в сон, Эстель снова видит любовь и страх в глазах Месье. С этим не под силу справиться ни одной другой женщине. Такие чувства может вызвать лишь она одна.

Между Эстель и Месье могла состояться только подобная трогательная и красивая сцена. Потому что они женаты.

Он взял Мари за руку, и они принялись танцевать непристойную яву.

Мари отдалась танцу целиком, испытывая отвращение, откинув голову назад.

Жорж Батай. Смерть

На сегодняшний день я не имею ни малейшего представления о том, где сейчас мелькает высокий силуэт Месье, кого касаются его красивые длинные пальцы. Уже три месяца от него нет вестей, несколько недель назад я постепенно перестала сообщать новости о себе.

Где ты? Сидишь за рулем своей машины, склонившись над этой обложкой с почтительным именем, которое применимо ко всем мужчинам, но обозначает лишь тебя? Заперся на ключ в своем кабинете, чтобы немного отдохнуть от потока пациентов и полистать пару-тройку страниц, рассказывающих о нас? Прячешься от детей и Эстель, чтобы почитать сообщения от меня в туалетной комнате поздней ночью, как только они отвернутся? Или же держишь «Месье», как какой-нибудь дешевый детектив, небрежно, пальцами, намазанными маслом для загара? А страницы уже помялись и покрылись трещинками от песка, который набросали твои ребятишки, играя в пляжный волейбол, да? Может быть, мне наконец удалось по-своему пробраться в ваш семейный отдых?

Интересно, боишься ли ты? Какова доля ненависти во всех твоих эмоциях, наверняка противоречивых, внушаемых тебе мною, можно сказать, посмертно?

Помнишь ли ты все это?

Включая тот день?

Это случилось первым июньским утром, на улице стояла ужасная жара. Я уже была практически голой, когда открыла дверь своего дома в Ножане и ты разложил меня прямо на кухонном столе, еще усеянном крошками от завтрака. Мне пришлось тебя умолять, чтобы ты согласился спуститься в мою комнату на полуподвальном этаже; я бежала по лестнице, уклоняясь от твоих рук.

— Включи свет, — попросил меня ты, увидев, что я завесила окна платьями вместо штор. — Я хочу видеть тебя всю.

Мы раздевались в тишине, каждый на своем краю кровати, прерывисто дыша. Я сделала вид, что не расслышала, и прыгнула голая на подушку. По твоему взгляду я поняла: ты колеблешься между наказанием за это непослушание и непреодолимой тягой к моей попе. Затем, сделав один прыжок, ты заключил меня в объятия, всю целиком. Ты уткнулся лицом в мою шею, и я ощутила тяжелый запах твоего желания, этот мускусный пот на твоих ладонях, скользящих по моей спине.

Ты сразу же уложил меня на живот, положив крепкую руку на затылок. Я была еще влажной после душа, но мне все равно было не по себе от твоей порочной настойчивости, с которой ты лизал мой анус, — Господи, ну какое в этом может быть удовольствие?

Чувствуя мою неловкость или желая ее усилить, ты перевернул меня сильной рукой, приблизив свое лицо к моим раздвинутым бедрам, и, обдав меня жарким дыханием, что уже было больше, чем ласка, прошептал:

— Чего ты хочешь, любовь моя? Поласкать твою киску или сразу войти в тебя?

Не раздумывая я проблеяла:

— О, возьми меня!

И ты начал медленно проникать в мою попу, но положив меня на спину, не сводя глаз с моей вагины, которая приоткрывалась от твоих толчков. Я не переставала ворковать, балансируя на грани удовольствия и боли. Чувство дискомфорта, как я надеялась, психологического, не оставляло меня, даже когда, поднявшись надо мной, ты наполнил мои уши сладостными словами. И сейчас, когда я собираюсь их написать, хотя и ощущая всего лишь странную ностальгию по твоему слогу, мои уши краснеют — я это чувствую, можно и не проверять.

— Милая, всегда смотри на мужчин, которые тебя трахают. Посмотри на меня.

Когда я подняла свои глаза, они не смогли вынести этой ослепляющей мощи, этого грубого желания на твоем лице, парящем над моим. Смотреть на тебя — значило бы позабыть обо всем остальном. Затем последовал тот монолог, о котором я не могу вспоминать без сладкого спазма, наполняющего меня влагой. Во время него ты не переставал теребить мои руки, повторяя:

— Ласкай себя. Ты имеешь на это право. С членом в твоей попе стимуляция — это нормально.

Ты был таким убедительным, а удовольствие таким всепоглощающим, что я изобразила некое подобие ласки тяжелой, как свинец, рукой, немного позабыв о своей стыдливости, наслаждаясь твоими речами. Воодушевленная собственной смелостью, я даже засунула пальцы глубже, чтобы почувствовать твой твердый член, зажатый между мышцами моего ануса. Отличный сюжет для порнофильма.

Внезапно тебе пришло в голову перевернуть меня на четвереньки, и именно в этот момент меня посетило мое первое предчувствие: что-то пошло не так. Не так, как мне хотелось, по крайней мере. Как тебе объяснить? (Даже вдали от тебя, как бы далеко ты сейчас ни был, единственная мысль о том, что ты улыбаешься где-то во Франции, вызывает во мне спазм возбуждения, смешанного с неловкостью.) Как будто чем-то пахло. Нет, это не было реальным запахом, возможно, речь шла лишь о подозрении.

Теперь я была уверена: ничего хорошего из того совокупления не выйдет, если оно продолжится дальше. И я уже представляла себе грязное унижение: эта сцена бесконечно повторялась в моей голове месяцы спустя, когда я понимала, что ты уже больше не сможешь смотреть на меня так, как раньше.

Я хотела попросить тебя остановиться. Это было моей единственной потребностью. Вынуть тебя оттуда и — я не знаю — любыми путями скрыть от тебя возможный дипломатический инцидент. Даже сделать тебе минет. Все что угодно, только чтобы ты не видел этого.

К счастью, мне не пришлось прибегать к таким крайним мерам. Совершенно не подозревая о разворачивающейся драме, ты кончил довольно быстро, торжественно предупредив меня, что сейчас «наполнишь меня спермой» (точная цитата). Мне в голову пришло сразу несколько забавных ответов, пока я изо всех сил молилась о чуде.

Подозрение стало осязаемым сразу после этого. Ты очень быстро вышел, оставив меня зияющей в тот момент, когда мне меньше всего хотелось ею быть. Я минут пятнадцать выслеживала твой член, и ты всячески осложнял мой маневр, прижимая меня к своей груди, — единственный способ принудить меня к посткоитальным ласкам, обычно предназначенным для Андреа. Затем наше время истекло, и ты отправился в душ.