Вкус любви - Эмма Беккер

Когда он наклоняется к ней, чтобы обнять, измученная Эстель вскакивает с дивана.

— Оставь меня. Если ты сейчас до меня дотронешься, мне кажется, я закричу.

— Пожалуйста, верь мне, — говорит он, пытаясь обнять ее.

— Оставь меня!

— Я не позволю этой старой шлюхе портить нам жизнь! Я натравлю на нее полицию! — бросает Месье с яростью, которой она в нем еще не видела.

— Полицию? А на каком основании? Все это твоя вина. Ты дал ей свой телефон. Здесь не поможет ни судья, ни полицейский, — устало отвечает Эстель.

Она идет за Шарлем, прижимает его к груди и закрывает глаза от нахлынувшей волны любви, ощущая среди ароматов Mustek[25], исходящих от детской головки, запах своего мужа.

— Пойду уложу малыша, — произносит она бесцветным голосом. — Если ты голоден, в холодильнике должна остаться вчерашняя паста. Просто разогрей.

— Эстель, останься со мной, — потерянно просит он. — Поговори со мной.

— Мне нужно побыть одной, — также потерянно отвечает она.

И с младенцем на руках, грустно напевая в маленькие ушки ничего не понимающего ребенка, она с трудом покидает комнату, словно ее пригвоздили к месту. Она мечтает об одном: лишь бы не слышать голоса Месье, тихо зовущего ее: «Эстель, Эстель, Эстель». Она входит в их спальню, словно идет на бойню.

Несколько часов спустя, когда уже совсем стемнело. Месье находит ее в кровати, которая еще не разобрана, с сухими глазами, недвижимым взглядом, она лежит так давно. Их малыш мирно сопит в своей кроватке, как медвежонок. Прежде чем она успевает что-либо сказать или сделать, он прижимается к ней своим длинным телом и крепко обнимает, лишая желания сопротивляться. Затопленная этой волной внезапной нежности, она чувствует, как к горлу подступают слезы.

— Я так люблю тебя, — рыдает ей в шею Месье. — Поверь мне, милая, безумно люблю тебя. Я не хотел причинить тебе боль.

И эти слова мужа вперемешку со всхлипываниями и слезами действуют на Эстель сильнее, чем образ другой женщины в его объятиях. Она осознает, что он невольно во всем признался, и, повернувшись к нему в слезах (Господи, как же это больно), изо всех сил обнимает его, вырвав из себя последнее требование:

— Не давай больше наш номер своим пациенткам, я думала, что сойду с ума.

— Клянусь тебе, моя принцесса, — отвечает он, и они долгое время лежат так, покрывая друг друга поцелуями, понимая: только что пришли к молчаливому соглашению.

Призрак другой женщины по-прежнему витает в их спальне, и Месье, чувствующий это сильнее Эстель, шепчет:

— Скажи мне, как сделать тебя счастливой. Я не могу видеть, что ты грустишь по моей вине.

Она закрывает глаза, обхватывает ногами его спину, возвышающуюся над ней, вытирает ресницы о дорогую ткань его костюма, от которого исходит лишь его успокаивающий запах.

— Я хочу заняться с тобой любовью.

Единственно верное решение, подсказанное ей потрясающим инстинктом жизни, который бьется в ней как второе сердце, — принять в себя этого мужчину целиком, чтобы он принадлежал только ей, ведь оба их тела неподвластны обидам. И Месье, всегда испытывающий желание, когда видит свою жену или прикасается к ней, тут же становится очень твердым.

В ту пору он, возможно, еще не был неутомимым исследователем, которого я знаю, постоянно изобретающим все новые извращения, раздвигающим все дальше границы дозволенного. Во всяком случае, этим вечером он просто хочет доставить ей удовольствие самым простым и благородным способом, без экзотических изысков и цветистых слов. Он чувствует под своими пальцами твердые соски, сами собой освободившиеся из бюстгальтера, и это, возможно, единственное место на теле Эстель, напоминающее о нанесенной обиде, — все остальное под его руками не внушает опасения причинить ей боль. Она сохранила после беременности крепкое тело с красивыми формами, взывающее к всевозможным ласкам и любым позам. Эстель может все вынести, все принять, она в состоянии справиться со всеми атаками; ее нежная как шелк кожа не боится ничего.

Он никогда не видел в ней мать собственных детей, в его глазах она навсегда осталась той девушкой с юга, которая сводила его с ума, вызывая желание. Даже если он наблюдал, как в течение девяти месяцев раздается и тяжелеет ее тело, как она бродит по квартире в пижаме, как ее тошнит и она рвет в окно машины. Он был с ней рядом, когда она раскрылась надвое с лицом, искаженным болью и напряжением, издавая пронзительные крики, разрывающие сердце.

До сих пор она возбуждает его так же сильно, как в их медовый месяц. Иногда по ночам ей достаточно пошевелиться во сне или коснуться его, чтобы он захотел ее с импульсивностью подростка. Эта женщина волшебна. Эта любовь волшебна.

— Ты такая красивая, — говорит он, благоговейно лаская ее языком, потеряв голову от запаха и вкуса Эстель, возбуждающих каждый его нерв.

А она не может больше думать ни о чем, кроме этого бесконечного удовольствия, которое он ей дарит, — для него это так же естественно, как дышать. И, задыхаясь, она шепчет:

— Возьми меня, любимый, возьми меня!

Месье такой твердый, что почти боится причинить ей боль; он входит в нее очень осторожно, как всегда изумляясь, насколько тесно ему в ней. Возбуждение, которое у многих других вызывает только расширение в ожидании продолжения, делает ее конвульсивной и сжимающейся, — для Месье представление о комфорте и общении подразумевает нечто большее, чем общепринятые понятия.

Она кусает свою руку, чтобы сдержать животный крик, который разбудил бы малыша, и вся ее влажная киска жадно втягивает в себя его член. Эстель извивается под ним, вздрагивая всем телом, Эстель жалобно стонет: «Еще…», и ему приходится крепко держать ее одной рукой за грудь, ощущая под пальцами нежную кожу, пропитанную сладким молоком. Он растроган до слез своим желанием и ее удовольствием, но чувствует, что больше не может держаться, и обезумевшая Эстель продолжает двигаться сама вокруг его члена, отчаянно стремящегося в сладкую глубину ее чрева. Эстель, не стыдясь, ласкает себя, очень быстро, и в безудержном ритме ее пальцев вагина издает звуки вибрации, сводящие Месье с ума (именно благодаря ей, он начал восхищаться тем, как ласкают себя женщины, и Эстель ничему у него не училась — она всегда это умела). Но что она с ним делает? Разве она его не знает? Какой нормальный мужчина выдержит больше пары минут подобное безумие, являясь пленником этой маленькой горячей вагины, явно наделенной жизнью, наблюдая, как женские пальчики ласкают крохотный розовый клитор, набухающий на глазах? Напрасно он изучал медицинские термины касательно анатомии этого участка тела, его мужской ум ни на секунду не забывает, что на самом деле представляет собой клитор. Эстель никогда не углублялась в антисексуальную лексику энциклопедий: она просто ласкает себя — вот слово, недоступное медицинским светилам.