Миланский вокзал - Якопо Де Микелис

с бретельками, рубашка светлого цвета и кепка; на ней – летнее платье в цветочек, волосы украшали банты. Они скакали, держась за руки, по одной из дорожек маленького сада в центре площади, через дорогу. Лауре показалось странным, что в этот час такие маленькие дети бродят одни, но поблизости не было ни одного взрослого, который мог бы за ними приглядывать. В какой-то момент мальчик остановился и обернулся с серьезным выражением лица. На мгновение Лоре показалось, что он смотрит прямо на нее, а в его глазах горит странный огонек, – но затем он снова запрыгал вперед, таща за собой ту, что, по мнению Лауры, была его младшей сестрой. У нее возникло было желание последовать за ними, но эмоциональная буря, продолжавшая бушевать внутри нее, удерживала ее на месте. Когда она смотрела, как они уходят в направлении автомобильного туннеля, пересекающего железнодорожную эстакаду, соединяющую улицы Тонале и Перголези, эмоции, терзавшие ее, постепенно утихали, пока не исчезли совсем, оставив ее растерянной и дрожащей посреди тротуара.

* * *

Был час ночи, и Меццанотте уже в третий раз объезжал квартал в поисках парковки. Он оставил Аличе перед воротами уже двадцать минут назад, и найти место для машины было нужно позарез. На самом деле ему очень хотелось в туалет, и он уже пару раз чуть не врезался. На кузове его видавшей виды машины и без того было полно вмятин и царапин, и добавлять новые необходимости не было.

Дело в том, что Меццанотте был совершенно пьян. От бутылки виски – темного и таинственного – не осталось ничего, все было выпито до последней капли. В таком вечере он и нуждался – ему отчаянно не хватало возможности расслабиться в приятной компании. На следующий день, конечно, ему будет сложновато сосредоточиться, но, может, оно и к лучшему. Настроение Аличе тоже слегка улучшилось. Почти все время она беседовала с Ванессой, хоть и выглядела несколько напряженной. Ясно дело – копы справа, девочки копов – слева. Солидарность, чтоб ее…

Наконец Рикардо заметил свободное место. Оно частично выходило на проезжую часть, но какая разница, он действительно больше не мог терпеть. С помощью серии резких маневров ему удалось припарковать машину, чудом не повредив ее. Выйдя из машины, он сразу понял, что находится слишком далеко от дома, поэтому, хотя это было не очень правильно для стража закона, проскользнул между двумя мусорными баками на темной пустынной улице и, тяжело вздохнув, с облегчением, опорожнил мочевой пузырь.

Рикардо шел домой не по прямой; его голова кружилась как карусель. Сделав несколько шагов, он услышал за спиной голос:

– Инспектор Меццанотте…

Обернувшись, он едва успел удивиться тому, что к нему обращаются по фамилии и должности в такое время суток – и тут в живот ему прилетел сильный удар. Сморщившись от боли, Рикардо вслепую протянул руку и схватил за рубашку стоящего перед ним человека. Несмотря на то что он был застигнут врасплох и очень пьян, все равно мог бы взять верх над нападавшим. Если б тот был один… Но, к сожалению, у него был сообщник, который сзади нанес ему удар дубинкой по почке. Рикардо рухнул на колени с придушенным стоном – и больше ничего нельзя было сделать. Двое набросились на Меццанотте, осыпая его ударами кулаков и палок. Они старались не бить по лицу – возможно, чтобы не оставлять слишком заметных следов, – но в остальном не церемонились. Нападавшие не произнесли ни слова, но у Меццанотте не было ни малейшего сомнения в том, почему они его бьют. Предварительное слушание по делу было назначено как раз на следующее утро.

Все, что ему оставалось, это свернуться в позе эмбриона на асфальте, чтобы максимально обезопасить себя, и ждать, пока все закончится, надеясь, что они не увлекутся и не забьют его до смерти.

5

– Наблюдается ли у нас рост жалоб на убийство животных в последние недели? – повторил оператор миланского офиса НОЗЖ, Национальной организации по защите животных, на другом конце линии. – Нет, инспектор, насколько мне известно, нет.

– Я имею в виду животных, убитых варварским и жестоким способом, после того как их подвергли настоящим пыткам. Разрывание на части, ампутация конечностей и тому подобное, – уточнил Меццанотте, зажав трубку плечом и выдавливая из блистерной упаковки пару таблеток, которые он проглотил вместе с глотком воды из пластиковой бутылки. Затем добавил: – Особенно в окрестностях Центрального вокзала.

– Я не… Подождите, раз уж вы упомянули об ампутированных конечностях, на прошлой неделе одна женщина сообщила нам, что нашла под своим домом искалеченную кошку. Это не сразу пришло мне в голову, потому что мы классифицировали это как случайную смерть. Дама была убеждена, что ее переехал трамвай. У этой бедной скотины был разорван живот и отрублены все четыре лапы.

– Где живет эта дама?

– Позвольте мне проверить… вот: на углу Виа Тонале и Виа Саммартини.

«Прямо напротив вокзала», – подумал Рикардо.

– Спасибо, вы мне очень помогли.

Потянувшись, чтобы положить телефонную трубку, он почувствовал боль в боку и застонал. Хотя Меццанотте продолжал накачивать себя обезболивающими препаратами, он чувствовал боль повсюду. Его тело было покрыто синяками и ссадинами. Возможно, одно ребро треснуло. Тем не менее он полагал, что ему повезло: ничего не сломано и, похоже, внутреннего кровотечения тоже не было.

Рикардо оперся локтями на стол и спрятал лицо в ладонях. Он чувствовал себя тросом, натянутым до предела под воздействием слишком тяжелого груза. В том, что он рано или поздно лопнет, сомнений не было – но надолго ли его хватит? Меццанотте ощущал, как мало-помалу начинают лопаться и трещать волокна этого самого троса, как он изнашивается.

Накануне вечером Рикардо притащился домой, проглотил горсть обезболивающих и забрался в постель, не разбудив Аличе. Он ничего не сказал ей об избиении – в том состоянии, в котором его подруга находилась в последнее время, она с ума сошла бы от ужаса. Утром, ожидая в коридоре здания суда, Рикардо был так напичкан лекарствами, что заснул прямо на скамейке, и секретарю суда пришлось трясти его, чтобы объявить, что его вызывают в зал заседаний. В зале суда ему стоило нечеловеческих усилий нормально пройти к скамье, не скривившись от боли. Он был настолько полон гнева, что без труда и колебаний ответил на все вопросы прокурора, глядя прямо на группу обвиняемых, не опуская глаз.

Позже, в отделе, новость о его показаниях уже распространилась, и его коллеги снова стали относиться к нему как к