Воздаяние храбрости - Владимир Соболь

– Срамное дело, ваше благородие, – сказал Молчанов Реуту, когда полковник подъехал посмотреть, как выполнен и этот приказ. – Последнее дело – с бабами воевать. Кричат, щеки ногтями дерут, аж смотреть страшно. Говорю, что не навсегда же уводим, – не верят.

Реут промолчал, толкнул лошадь и выехал на площадь за оцепление.

– Эти бабы, майор, представься им только случай, зарежут тебя быстрее и ловчее, чем ты барана или ту же свинью, – комендант Челяев говорил негромко и не очень-то внятно, оттягивая один уголок рта в усмешке. – Тебя бы в Гянджу, Елизаветполь нынешний, две ночи назад, ты бы сейчас своим станичникам скомандовал: «Пики к бою!..»

– Может, и скомандовал, – согласился майор, уже, как и все, знавший о резне в Елизаветполе. – А может, и…

Их разговор оборвал возвратившийся Реут.

– Скажите казакам, майор, пусть следят, чтобы кучками не собирались и разговоров между собой не вели. Собрали их вместе, как дров сухих накидали. Неровен час искра проскочит, так полыхнет до небес. А чуть рассветет, открывайте ворота и гоните их вниз.

Он уже собрался уезжать, но поворотился в седле.

– Да, Челяев, прикажите напоить их на дорогу горячим. Хотя бы и кипятком. Все же лучше, чем ничего. Что ж мы их голодными-то отправим. А вы, капитан, – обратился он к Михайлову, вынырнувшему из мрака и ставшему у правого стремени, – гоните свои подводы как можно быстрее. Пока персы будут шушинцев опрашивать да решать, нам бы успеть к полудню и обернуться…

Но люди Аббаса-Мирзы оказались куда расторопней, чем рассчитывал Реут.

Михайлов, норовя загладить свое неудачное выступление в совете, провел вниз своих людей скорым маршем. С ними был еще и обоз – десятка три повозок: частью полковые подводы, частью – арбы, позаимствованные тут же в Шуше. Они спустились примерно на треть пути до оставленного имения и здесь, сразу по выходу из ущелья, стояло уже колосившееся поле.

Егеря составили ружья, похватали серпы и в охотку кинулись к полузабытой уже работе. Резали охапками стебли пшеницы, вязали снопы, складывали их на повозки. Двигали руками споро, торопясь управиться раньше, чем поднимется к зениту солнце или опомнятся персы. Но неприятель оказался расторопней, чем светило.

Первые выстрелы майор Клюки фон Клюгенау услышал без четверти десять. Он только что захлопнул крышку своих карманных часов, и короткий щелчок вдруг отозвался раскатистым эхом, прокатившимся где-то внизу. А дальше стукнуло второе ружье, третье, и вот уже затрещала мушкетная перестрелка.

Франц Карлович кашлянул, застегнул воротник мундира и не спеша обтряхнул пыль с обшлагов.

– Поднимайте людей, фельдфебель, – сказал он стоявшему рядом старшему унтер-офицеру Семенчуку, солдату знающему, стойкому, до костей прожаренному кавказским солнцем.

– Рота! В ружье! – закричал усатый Семенчук, довольный хотя бы тем, что кончились часы ожидания и догадок: успеют наши или же не успеют. Теперь уж понятно было, что «не успели», и следовало думать, как выручить застигнутых фуражиров.

Егеря вскакивали с мест, где отдыхали свободные от дежурства, и бежали к стене, чтобы встать рядом с теми, кто и так был в карауле.

Первая подвода показалась из ущелья спустя полчаса. К этому времени Клюгенау уже вывел роту из крепости. Два взвода под командой поручика Дюжева он оставил на посту у ворот, приказав ни в коем случае за стены не выходить, а створки открывать только по указанию старшего офицера, его, майора Клюки фон Клюгенау, полковника Миклашевского или полковника Реута.

Сам же повел егерей быстрым шагом, почти бегом, к горловине узкого дефиле, что начиналось примерно в версте. В узость он входить не решился, чтобы его не смял отступавший обоз, а поставил своих людей в две колонны, чтобы и пропускать поднимавшиеся повозки, и по необходимости вести огонь по неприятелю, сидевшему уже у фуражиров на пятках.

Разбуженный Реут прибежал к воротам, на ходу застегивая крючки и пуговицы мундира. Выслушав рапорт Дюжева, он распорядился подвести к воротам резервную полуроту и ждать. Ждать пришлось долго. Полковые подводы запряжены были лошадьми, и те, хотя и в гору, шли в охотку, едва ли не рысцой. Волов же, тащивших скрипучие двухколесные арбы, ни удары прикладами, ни уколы штыками не могли заставить двигаться иначе как шагом.

Чуть ли не каждую появившуюся повозку Реут сопровождал, притоптывая ногой и впечатывая кулак правой руки в ладонь левой.

– Скорей! Ну же! Скорей!

Стрекотня ружей все приближалась. Небольшой заслон, составленный капитаном Михайловым, отходил, огрызаясь, щелкая зубами на подступающих персов.

Высокая фигура Клюгенау хорошо была заметна со стен. Майор стоял слева от коридора, образованного его ротой, поделенного надвое, и только отмахивал рукой, очевидно, ведя счет проскакивающим подводам. Одна, только поравнявшись с ним, стала. Один из волов, раненный или же выбившийся из сил, упал на колени и стал заваливаться набок. Тут же, видимо повинуясь команде, стоявшие в задних шеренгах кинулись к арбе, обрезали постромки и потащили издыхающее животное в сторону. И тут же вдруг Клюгенау резким движением надвинул поглубже треуголку и выхватил шпагу. Он едва ли не единственный офицер в целом Кавказском корпусе остался при форменном оружии. Остальные давно уже носили шашки на ремнях, перекинутых через плечо.

– Васильева ко мне! – прокричал Реут, не отрывая глаз от сражения.

Уже из ущелья показались люди Михайлова. Они отступали в порядке, отстреливаясь и поддерживая раненых. Рота Клюгенау пропустила фуражиров и сомкнулась за ними. Те поспешили к открытым еще воротам, подталкивая последнюю повозку.

Подбежал рябой артиллерист.

– Два орудия картечью, – кивнул ему через плечо Реут.

– Господин полковник! – воскликнул ошеломленный Васильев. – Как же так – по своим?!

– Исполнять! – рявкнул Реут. – Подготовиться и доложить.

Он повернулся к ожидавшему приказаний Лузанову.

– Два взвода к Эриванским воротам. Пусть разбирают баррикаду и ждут.

Вторые ворота крепости были уже завалены корзинками, заполненными битым камнем. Теперь, чтобы открыть створки, завал следовало быстро разбросать в стороны.

Между тем рота фон Клюгенау, сделав два залпа в трубу ущелья и, очевидно, отбросив противника, начала отступать к крепости, отходя так называемыми «перекатами». Пока одна шеренга, припав на колено, держала сарбазов в отдалении, угрожая прицельным огнем, вторая отбегала на тридцать – сорок саженей и, быстро зарядив ружья, готовилась прикрыть маневр товарищей. По готовности командир отдавал приказ, барабанщик пробивал особую дробь, первая шеренга окутывалась пороховым дымом и под прикрытием завесы бежала через разрывы второй шеренги, готовясь уже к следующему такту сражения.

Несмотря на всю опасность, грозившую его егерям, полковник любовался их действиями.

– Смотри, Павел Михайлович! – крикнул он Миклашевскому. – Ты все Клюки поругиваешь: немец-перец-колбаса… А ведь как он своих людей выучил!