Под крылом Ангела - Алиса Лунина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В общем, пересилить себя — задача не из легких.
Кстати, первое время, уходя в рейс, она совершенно серьезно прощалась с Павликом так, будто — кто его знает — могла не вернуться. Вот из-за этого «кто его знает» Зоя на прощание целовала Павлика особенно нежно. Он, конечно, ничего не понимал. Но ему и не нужно было понимать.
Она часто вспоминала красивый фильм про странную девушку-стюардессу и невольно проецировала трагичный финал той истории на свою собственную жизнь — представляла, что когда-нибудь не вернется из рейса, и Павлик, узнав о ее гибели, будет жестоко страдать. Что-то такое безусловно сладостное было в подобных фантазиях.
Барбара, узнав о ее выборе, пожала плечами:
— Не понимаю… Романтика, не иначе?
Зоя совершенно серьезно ответила:
— Да какая романтика? Так… Подай, принеси. А если кого стошнит в салоне — совсем грустно. Но я привыкну!
И действительно привыкла… Даже страх как-то стал растворяться, что ли…
Вот такой долгий путь — от троллейбуса до самолета.
Зое казалось, что это немало.
* * *
Сейчас, в такси, события этого года пронеслись перед ней, как улицы и дома за окном машины.
Она чувствовала шальную радость; настроение было как в детстве, когда от Нового года ждешь чего-то необыкновенного. Хотелось всех поздравлять и желать всем нового счастья.
В чемоданчике лежали подарки (Зоя взяла их с собой в рейс): платок Наине, редкая книга для профессора и нечто особенное для Павлика.
Зоя выбирала подарки с любовью — она искренне привязалась к родным Павлика и любила бывать у Дубровских.
Промчались набережные, площади, яркий, сверкающий огнями Невский, и наконец такси остановилось возле дома, в котором живет ее счастье.
— С наступающим! — выдохнула Зоя.
Таксист улыбнулся:
— С Новым годом, барышня! Удачи и самой красивой любви!
Она взбежала по ступеням. Сердце ухало — вот сейчас откроются двери, и она увидит его…
* * *
— Ну, снега им насыпали! — расхохотался Рыцарь. — Ни пройти ни проехать, последние сто лет такого не припомню! Все бы тебе, Нимфа, шутки шутить! Снегу-то столько зачем?
— Затем! Декорации должны быть красивыми и настраивать на лирический лад. — Нимфа вздохнула. — Слушай… Тут такая история. Женщина, скажем деликатно, в возрасте… Ну, по человеческим меркам. Приехала специально на Рождество издалека. Когда-то жила в этом городе. Любила. Не без страданий.
— Давай короче, — попросил Рыцарь. — Суть в чем?
— Она очень хочет увидеться с тем, кого любила, о ком страдала, кого не забыла… Хотя, кажется, дама и сама себе боится в этом признаться… А старик профессор был бы счастлив. Как раз сейчас о ней мечтает!
— Ну и что?
— Ну и то. Как думаешь, устроить им встречу в веках?
— Устрой, — улыбнулся Рыцарь. — Жалко, что ли… Все-таки Новый год. Чего-то они всегда ждут от этих дней. Не будем разочаровывать!
Это действительно было оно — то самое…
Бася стала кричать так, будто через нее пропустили электрические разряды, а Сонька от ужаса прыгнула на колени к Чувалову, позабыв про все разногласия.
— Чего вы орете, идиотки? — недовольно спросило существо и гневно сверкнуло глазами в прорезях маски.
Бася застыла, услышав знакомый голос, но кому он принадлежит, так и не поняла. В этот момент она вообще начисто утратила любую способность соображать. Ее внутреннее состояние можно было описать одним словом (помните, как Ватсон сказал Холмсу: «Это не страх, Холмс, это ужас!»). Вот. Внутри Баси ожил и приподнял голову ужас.
— Кто это? Ради всего святого — кто это? - спросила Соня, чье внутреннее состояние было сродни Басиному.
— Кто, кто?! Конь в пальто, — рассмеялось существо. — Возьмите!
И оно протянуло Басе огромное блюдо, которое держало, как бы точнее сказать… в своих инфернальных руках. Или лапах?!
На блюдо Бася вообще вначале не обратила внимания, даже не рассмотрела, что на нем, а когда существо в красном предложило ей его взять, в ужасе отшатнулась, как будто там лежала говорящая голова или еще что похуже… В отчаянии взмахнув руками: мол, изыди и блюдо свое забери, Бася задела его и выбила из рук существа. Блюдо не понятно с чем упало на пол.
— Да какого черта? — заорало существо. — Дура безмозглая! Я этот торт полдня пекла! — И оно схватилось за голову от отчаяния.
Оцепенев, Бася разглядывала гору из крема и ягод на ковре и наконец спросила:
— Что это было?
— Мой фирменный торт! — с болью в голосе отозвалось существо и рывком стянуло с лица маску.
Бася уже была готова завопить от ужаса с удвоенной силой, но вдруг замерла, увидев перед собой… Наину!
— Ты?
Наина, чертыхаясь, принялась расстегивать свой длинный, до полу, балахон. Сняв, бросила его на диван, оставшись в обычной женской одежде — кофта, юбка, ничего инфернального или необычного.
— Зачем ты это сделала? — спросила Бася, едва не плача.
— Тьфу! Стоило ли метать бисер перед свиньями?! — возмутилась Наина. — Хотела, понимаешь, удивить ее, устроить венецианский карнавал! Пришла к ней, как к человеку, с тортом! А она — идиотка! — разоралась, как будто увидела привидение, и даже сказать ничего не дала! Наполнила дом какими-то придурками! — Наина кивнула на Витю. — Я его спрашиваю, где хозяйка, а он, как баран, мычит, ответить ничего не может, только пальцем тычет! Ну ладно, думаю, сейчас разберемся. Прохожу в комнату, а тут такое начинается! Вопят, торты из рук вырывают! Безобразие!
Бася возмутилась:
— Так, значит, это ты бегала у меня по квартире прошлой ночью?
Наина уставилась на Басю во все глаза.
— Перепила, что ли, матушка?!
— Я тоже вас видела! — сказала Соня.
Наина оглядела Соню и, судя по всему, осталась недовольна.
— Это что за лахудра с голой спиной? Вы что, девки, на пару принимали? Это ж надо придумать — я бегала у них ночью по квартире!
— Но это была ты! — настаивала Бася. — Ты зачем-то проникла к Соне в спальню, а потом подбросила нам под дверь розу!
— Так, — мрачно произнесла Наина. — Ясно. Это по профессорской части. Надо старика попросить о помощи. Значит, розу… Ну-ну… Что вам еще померещилось?
— Подождите! — В разговор вступил Чувалов. — Когда я сегодня пришел, дамочки меня спросили, не я ли это ночью расхаживал у них в красном плаще.
— И что? — рявкнула Наина.
Чувалов достал с дивана балахон, рассмотрел, ничего примечательного в нем, впрочем, не обнаружил.