Саладин. Победитель крестоносцев - Александр Владимирский

Овладев Аскалоном, Саладин отправил короля в Наплузу (Naples) и предложил королеве, его жене, отправиться туда же, потому что он не желал бы видеть ее в Иерусалиме во время осады. Когда королева узнала о том, она отправилась к королю в Наплузу и оставалась там до тех пор, пока Саладин не овладел Иерусалимом. В день взятия Аскалона к Саладину явились посланные из Иерусалима, которых он пригласил для переговоров о сдаче города, если то будет возможно. Это происходило в пятницу, и солнце около девятого часа так изменилось, что казалось — наступила ночь. Тогда Саладин сказал гражданам Иерусалима, что они сами видят, что вся Сирия, кроме Тира и Иерусалима, завоевана, а потому, сдав ему город добровольно, они поступят благоразумно. Я забыл вам сказать, что в день взятия Аскалона Саладину сдались и все его окрестные замки. Граждане Иерусалима отвечали ему, что, если то угодно Богу, они никогда не сдадут города. «А я вам говорю, — возразил Саладин, — что вы это сделаете. Я очень верю, что Иерусалим — Божий дом; такова наша вера. Я неохотно приступаю к осаде Божьего дома и не возьму его приступом, если возможно сделать то же по договору и согласию. Я вам дам 30 тысяч византинов (besans), если вы обещаете сдать Иерусалим. Вы можете идти на пять миль в сторону, куда пожелаете, и можете пахать землю в 5 милях от города; я вам доставлю столько съестных припасов, сколько их нигде нет по такой дешевой цене. Предлагаю вам перемирие до Пятидесятницы; и когда это время наступит, защищайтесь, если получите откуда-нибудь помощь; но если никто не придет к вам, сдайте город, и я прикажу отвести вас в целости на христианскую землю со всем имуществом». Но они отвечали, что, если угодно Богу, они никогда не сдадут города, где Господь претерпел смерть и пролил за нас свою кровь. Когда Саладин увидел, что они не уступают ему города миролюбиво по договору, он поклялся, что возьмет его не иначе, как силой.

Пока Саладин стоял перед Аскалоном, Балиан Ибелин просил его именем Бога дать охранную грамоту его жене и детям для препровождения их в Триполи; сам же он не может выполнить условий, предписанных Саладином при отъезде его в Иерусалим, ибо за ним так строго наблюдают, что нет возможности уйти. Саладин владел тогда всем королевством, за исключением Иерусалима, Тира и Керака. Керак никогда не был им осаждаем, но после завоевания страны, спустя два года, голод принудил его жителей к сдаче. Прежде, чем решиться на то, они продали сарацинам своих жен и детей для покупки съестных припасов, и в замке не было ни одного животного, ничего другого, чем они могли бы питаться. Саладин был очень обрадован, когда они сдались, он выкупил жен и детей, проданных ими, и возвратил им все; сверх того дал им большую награду и приказал отвести их в христианскую землю. Он поступил так потому, что они столь хорошо и честно защищали замок, пока могли, не имея владетеля. В среду вечером Саладин отправился из Аскалона для осады Иерусалима; на следующий день он обложил город от женской больницы прокаженных (maladerie, то есть malum Lazari, болезнь Лазаря) до мужской и ворот Св. Стефана. Но до начала осадных действий он предложил жителям сдать город на условиях, высказанных им под Аскалоном; если же они не согласятся, то пусть знают его клятву в случае приступа овладеть городом не иначе, как силой. Жители Иерусалима отвечали, что он может делать что хочет, но они не уступят города. Тогда Саладин приказал изготовиться к приступу. Жители также вооружились и вступили в битву с сарацинами, но сражение недолго продолжалось, ибо утреннее солнце било прямо им в глаза, и они отступили в ожидании вечера, когда возобновился приступ до самой ночи. Так Саладин действовал 8 дней, и сарацины не могли загнать христиан в город, ибо они целый день оставались за городом, даже два-три раза гнали сарацин до самих палаток. С этой же стороны сарацины не могли поставить ни камнеметательных машин, ни других осадных орудий. Тогда сарацины начали нападать на христиан следующим образом: они не беспокоили их до девятого часа дня, а после того солнце становилось за спиной сарацин и в лицо христианам, также и пыль; тогда только турки шли на приступ, имея в руках лопатки, которыми они подбрасывали на воздух песок и пыль, летевшие в глаза и лицо христианам. Когда сарацины убедились, что они ничего не могут сделать с этой стороны, они переменили место осады и обошли город с другой стороны, от ворот Св. Стефана до ворот Иосафата и аббатства Масличной горы, откуда они могли видеть все, что делается в городе, за исключением узких переулков.

Эта перемена произошла в пятницу. Когда осада повелась с этой стороны, христиане были до того стеснены, что не могли делать вылазок, ибо на всем этом пространстве у них не было ни ворот, ни закрытых ходов (posternes), которыми можно было бы выйти в поле, за исключением хода Магдалины, которым сообщались между двух стен. В день перемены плана осады Саладин устроил камнеметательную машину, которая в тот же день пустила семь раз камни в городскую стену; ночью прибавили орудий, так что на следующий день уже было до 12 машин, укрепленных балками. Утром Саладин, вооружив своих рыцарей, повел их тремя отрядами на приступ; они держали перед собой щиты. Стрелки шли позади и пускали стрелы градом, так что в городе не нашлось человека, который осмелился бы показаться на стенах. Турки дошли до рвов и, спустив туда копачей (mineurs), приставили лестницы к стенам. В два дня они подкопали стены на 15 локтей (toises). Подкопав и подперев стену бревнами, они подожгли ее, и подкопанная часть стены обрушилась в ров. Христиане не могли вести контрмины (мiner encontre), ибо опасались камней и стрел, которых они бы не выдержали. Тогда христиане собрались для совещания, как поступить; они явились к патриарху и к Ибелину и говорили им, что они предпочитают идти ночью для нападения на лагерь и умереть в честном в бою, нежели быть взятыми в городе и постыдно умерщвленными. Они видели, что нет возможности выдерживать дольше, что дальнейшая защита не послужит ни к чему и лучше уже умереть там, где Христос претерпевал за нас смерть, нежели сдать город. Граждане, рыцари и простые воины согласились с этим решением, но патриарх предложил противное: «Господа, я вполне одобрил бы это, ежели бы не было ничего другого; но если мы погубим себя и вместе с собой других, которых могли мы бы спасти, то в таком случае тот план нехорош: на каждого человека в городе приходится до 50 женщин и детей; если же мы падем, то сарацины захватят их и не убьют, а обратят в веру Магомета, и они будут потеряны для Бога; если же, с Божьей помощью, кто-нибудь из нас мог бы ходатайствовать перед сарацинами так, чтобы мы могли выйти и скрыться в христианской земле, то такой исход дела казался бы мне лучшим, нежели подверженная случайностям битва».

Все согласились с этим советом и просили Балиана Ибелина идти к Саладину и спросить, каковы его условия. Он пошел и начал переговоры, но, пока они говорили о сдаче города, турки сделали приступ, притащили лестницы и поставили их к стене. От десяти до двенадцати знамен уже развевались на стене, и неприятель даже успел войти проломом в город. Саладин, увидев своих людей и знамена на стенах, сказал Балиану: «К чему вам предлагать и рассуждать о сдаче города, когда мои люди готовы и без того войти туда? Теперь поздно: город уже мой».

Но едва он выговорил это, как наш Господь вдохновил такой отвагой христиан, находившихся на стене, что они оттеснили и сбросили турок со стен на землю, даже загнали их за ров. Саладин, видя то, смешался и опечалился; а Балиану приказал возвратиться и прийти завтра, когда он охотно выслушает все, что бы он ни пожелал. Скажу вам еще, что ночью из метательной машины камень ударился с такой силой о палисад окопов, что этот палисад обрушился с великим шумом; стража в лагере и городе начала кричать от страха: «Измена, измена!» В городе думали, что сарацины ворвались, а в лагере полагали, что христиане уже в лагере.