Тайны Питтсбурга - Майкл Чабон

— Этот фильм идет девятым по счету в списке моих самых любимых картин, — заявила Флокс.

— Она всему присуждает рейтинг, — пояснил я. — И у нее все стоит на определенном месте.

— Это я вижу, — отозвался отец, и по тону его нельзя было понять, считает ли он ее прелестной или самой легкомысленной женщиной из всех, что попадались на его жизненном пути. Затем он снова обжег меня коротким пристальным взглядом.

За основным блюдом он толковал о расселении евреев за пределы Палестины и радиоуглеродном датировании (тут Флокс могла бы с легкостью дать ему фору) и вкратце изложил историю банковского дела в Швейцарии. После канноли (вафельных трубочек с начинкой) были кофе и жутко смущавшее меня семейное предание о моей первой встрече с океаном, когда я был еще маленьким. Кажется, я принял его за огромный разлив фруктового сока. Отец был на высоте. Мы смеялись не переставая. Этот обед был негативом встречи отца с Клер. Флокс то и дело радостно пощипывала мое бедро под столом.

Наконец она поднялась с извинениями, скромно потупив глазки, словно предлагала нам не стесняться и обсуждать ее, пока она отлучится. У меня имелись сильные сомнения насчет впечатлений отца; я слишком хорошо его знал, чтобы ожидать — при самом лучшем раскладе — каких-либо комментариев, пока он за ночь не вынесет обдуманного вердикта с высот своего олимпийского величия. Однако румянец Флокс, ее невнятные извинения, ее опущенные веки выражали несокрушимую уверенность, что ничего дурного о ней сказано не будет. И я решил рискнуть.

— Правда, она прелесть?

— М-м… — Отец уставился на меня, его густые брови сошлись к розовой переносице, на скулах заиграли желваки.

Я отшатнулся еще до того, как он заговорил.

— Что с тобой? Я не понимаю тебя! — Он повысил голос и заговорил быстро, но не громко.

Я понял, что его расстроила не Флокс. Мой отец был обижен, обижен до глубины души, иначе этот разговор состоялся бы лишь на следующий день.

— Прости, папа.

— Неужели ты не помнишь свою мать? Тебе было почти тринадцать лет, когда она умерла. — Он сердито вытер пальцы салфеткой и отбросил ее в сторону.

— Конечно, я помню ее, пап. Конечно, помню. Пап, я прошу тебя, давай не будем говорить об этом сейчас! Если ты хочешь снова заставить меня плакать — пожалуйста. Но мне бы не хотелось… Только не перед Флокс.

— Ты что, ничего не рассказывал ей о своей матери? Она ведь явно спрашивала, потому что практически завалила меня вопросами. — Мне оставалось лишь надеяться, что он не воспринял это как личное оскорбление. — Что ты ей говорил, когда она задавала тебе те же вопросы?

— Я… — Мой подбородок задрожал. Я разглядывал сквозь воду в моем стакане мигающие красные огни ресторана. — Не знаю. Я говорил ей… Мне не хотелось… об этом ей говорить. Она понимала. А… мы с тобой никогда… об этом не разговариваем, так ведь? Поэтому зачем… Завтра, пап, пожалуйста…

Мне казалось, что я пытался не пустить на поверхность липкие бледные тени, жившие где-то в черных водах моего нутра, и что если он задаст мне хотя бы еще один грустный вопрос тем же обиженным тоном, то для меня все будет кончено. Я изо всех своих сил сосредоточился на капельках влаги, образовавшихся на блестящих боках моего стакана. Потом услышал шаги за спиной — кто-то ступал позади меня по толстому ковру. Отец издал странный звук, будто кашлянул. Я задержал дыхание и обернулся, надеясь обрести Флокс и ее поддержку, но вместо этого уперся взглядом в толстый живот.

— Арт! — воскликнул дядюшка Ленни Стерн. — Джо! Арт и Джо, отец и сын, мужской разговор, да? Хи-хи! Мужской разговор!

— Дядя Ленни! — воскликнул я, не забыв, как ни странно, пожать его руку, которая, по обыкновению, была потной. Мне не пришло в голову, что он еще может ожидать от меня поцелуя в колючую щеку. Все-таки он не был мне настоящим дядюшкой. — Неужели мне это снится?

Он снова засмеялся. Я же в ту минуту был почти серьезен. Мне показалось, что я сплю и вижу кошмар с превращениями, в котором моя белоголубая цветастая Флокс трансформируется в хихикающего яйцеобразного коротышку гангстера. Слова, которые говорил мне отец, тоже часто звучали в моих снах. Но потом позади Ленни я заметил фрагмент туловища Элейн Стерн (кажется, это было плечо), а еще дальше — кусочек Флокс, чьи брови поползли вверх, а рот приоткрылся при виде необъятной дамы, губы которой засасывали меня, как и сопровождающие ее ядовитые испарения духов «Вайт шоулдерс». Поцелуи тетушки Элейн всегда травмировали лицо, за это я раньше называл ее Прищепкой.

— Вообще-то, у нас не совсем «мужской» разговор, — произнес мой отец. — Арт, представь свою спутницу.

Когда он указал на Флокс, чете Стерн пришлось развернуться вокруг своей оси.

— Дядюшка Ленни Стерн, тетушка Элейн, это мисс Флокс Ломбарди. Флокс.

— О, разве она не прелесть! — воскликнула тетушка Элейн и чуть не размозжила мне позвонки, слегка сжав пальцы на моей шее. — А как вам нравится этот красивый молодой человек, а? Чем не принц? — И она встряхнула мою голову, словно помпон.

— На самом деле они мне не родные, — уточнил я.

— А мне они очень нравятся, — ответила Флокс и протянула мягкую хорошенькую ручку одному из самых печально известных заправил питтсбургской мафии. Мы освободили для них место за своим столиком, который представлял собой не самое приятное зрелище: разгромлен, весь в пятнах от соуса, повсюду валяются смятые салфетки. Принесли еще два меню и кофе. Я нагнулся к Флокс и прошептал, что какое-то время нам еще придется составлять компанию Стернам.

— Это ничего, — ответила она. — Они веселые.

— Не может быть, — усомнился я и откинулся на спинку своего стула, чтобы понаблюдать за дядюшкой Ленни — я давно его не видел.

Он втянул моего отца в разговор о взаимных фондах и стал размахивать руками. Его кожу покрывал флоридский загар. С возрастом он стал все меньше времени проводить в родном городе, вынуждая ФБР прослушивать все больше междугородних звонков в Уэст-Палм-Бич. Я понимал, что не единственный в ресторане наблюдаю за дядюшкой Ленни. Обернувшись, я увидел за дальним столиком двоих темноволосых мужчин, возможно братьев. Они мне кивнули, а я автоматически отыскал глазами выпуклости на их пиджаках. Это был рудиментарный рефлекс. В следующий момент я вспомнил вторую свою давнюю фантазию: я подскакиваю к сидящему за столом дядюшке Ленни и пытаюсь его задушить. Нет, я не хотел его убивать на самом деле. Обычная блажь десятилетнего мальчика — поглазеть на небольшую перестрелку.

Элейн вывалила на Флокс кучу вопросов о ее родне и огласила впечатляющий список питтсбургских итальянцев, с которыми была «вот в таких» (она показала два сомкнутых пальца) отношениях. Выяснилось, что бабушка Флокс по материнской линии приходилась тетей особе, чьему дому и ломберному столику Элейн в пятидесятые годы часто оказывала честь своим присутствием. При этом открытии мои чувства, отключенные в критический момент неожиданным появлением новых лиц и пребывавшие в тревожном оцепенении, внезапно напомнили о себе непроизвольным подрагиванием, тянущей болью и покалыванием, как замерзшие пальцы ног под струей теплой воды. Чувства эти были смешанными. Мне показалось странно приятным, что помимо новых роковых нитей, связывавших меня и Флокс, существуют старые нелепые семейные связи. Я чувствовал восторг влюбленного, который потрясен, но не удивляется вмешательству причудливых орудий судьбы.