И несть им числа... - Джон Барнс

— Но если корабль исчез в прошлом, как он может оказаться здесь в настоящем?

Тяжело сглотнув, я подумал о том, что может огорчить Хелен.

— Послушай, если существует множество прошлых — а мы не видели ничего, что бы ограничивало их число, — то должно быть и множество настоящих, ибо настоящее есть прошлое будущего. А поскольку будущее есть настоящее будущего…

— Господи, у меня от таких слов голова раскалывается, но я поняла, что ты имеешь в виду. Нельзя утверждать, что наше настоящее — единственное. — Она пристально взглянула на меня. — Несколько месяцев назад ты был ужасно пьян и говорил что-то об Интерпретации Многих Миров. Что это такое?

Я пожал плечами:

— Не думал об этом, но можно добавить и такую версию. На квантовом уровне — мы говорим о субатомных частицах, они очень маленькие, в обычной жизни мы с таким не сталкивались — существует проблема под названием принцип неопределенности.

— Да, я слышала. Наблюдатель создает реальность или что-то типа того.

— Такая трактовка весьма популярна среди тех, кто просто навешивает новые ярлыки на идеи, заимствованные у греков. Но то, что принцип неопределенности означает в физике, очень странно, однако при этом строго доказано. Допустим, у тебя есть машина, спидометр которой может регистрировать только пять скоростей: например, нулевую, две мили в час, десять миль в час, двадцать шесть и сто десять. Он всегда будет показывать одну из этих скоростей, и чем ближе действительная скорость к одному из вышеперечисленных значений, тем с большей вероятностью показания спидометра будут соответствовать реальности.

— Я обману прибор и буду держать скорость фиксированной.

— Чертовски правильно! Однако мы не можем обмануть и зафиксировать Вселенную даже при наличии объективной необходимости. Так что получается, единственный способ, который позволяет нам узнать, что же происходит с субатомными частицами, — выбить из них другие субатомные частицы, а состояние субатомных частиц квантуется и может принимать только определенные значения, подобно пятискоростному спидометру. Поэтому когда мы выделяем одну субатомную частицу из другой, чтобы выяснить, что происходит, то получаем не одно конкретное значение, а распределение вероятностей. Похоже на то, как ты пыталась бы понять, что делает твоя машина: «Ну, с вероятностью десять процентов мы движемся со скоростью от 10 до 26 миль в час, семьдесят процентов — от 26 до 110 и двадцать процентов — больше 110, так что, возможно, на скоростном шоссе все будет в порядке». Не имеет значения, каким конкретно образом мы выбиваем частицу или измеряем ее поведение после столкновения, поскольку в любом случае мы получаем не точную картину, а набор вариантов, вероятностей, установленных в качестве возможностей. Следишь за мыслью?

— Проще понять на трезвую голову.

— Еще бы! Ладно, вот и самая коварная часть вопроса: не существует разницы между измерением и любым другим взаимодействием со вселенной. Любой физический процесс, зависящий от данной частицы, будет осуществляться так, как будто все возможные варианты могут иметь место, правда — с соответствующей вероятностью.

И это будет продолжаться до тех пор, пока ты не сделаешь такую штуку, где частица должна быть строго в одном состоянии; если тебе это удастся, она сожмется как раз до этого состояния.

— Предположим, я тебя поняла. Приведи пример.

— Слышала когда-нибудь о кошке Шредингера?[5].

— С чего это я буду кромсать чью-то кошку?

Я оставил шутку без внимания:

— Шредингер предложил мысленный эксперимент, стараясь прояснить сущность проблемы. Он сказал: "Предположим, вы посадите кошку в ящик так, что не сможете видеть кошку, поставите внутрь ящика бутыль с ядовитым газом, так что с вероятностью пятьдесят на пятьдесят газ может улетучиться из бутыли; открывание бутыли зависит от осуществления квантового явления. Поскольку с вероятностью пятьдесят процентов бутыль открыта или закрыта, то, пока ты не откроешь ящик, кошка может быть на пятьдесят процентов жива и на пятьдесят — мертва.

— Такое может сотворить только немец.

— Он этого не сделал. Просто придумал в качестве примера, насколько это не соответствует тому, с чем мы сталкиваемся в повседневной жизни. На самом деле, когда ты откроешь ящик, то, так как кошка должна быть либо мертвой, либо живой, обнаружишь там живую или мертвую кошку и, соответственно, поймешь, как происходило квантовое явление. Но до этого самого момента ящик ведет себя так, как будто кошка, живая на пятьдесят процентов — что бы это ни означало, — находится внутри него.

Дальше. Один из величайших споров в науке, длящийся уже в течение ста пятидесяти лет, — о значении этого эксперимента. Копенгагенская интерпретация, которой придерживаются большинство физиков, говорит о том, что это всего лишь средство вычисления, и мы просто не знаем, как понимать свои собственные уравнения, знаем лишь, что они работают. Нефизики утверждают, что существует «реальный» мир, и наш мир — всего лишь его тень; распределения вероятности каким-то образом отражают скрытую унифицированную реальность, которую мы не в состоянии осознать и ощутить, Есть и Интерпретация Многих Миров: каждый раз, когда совершается квантовое событие, вселенная раскалывается на множество миров, достаточное, чтобы во всех этих мирах реализовались все возможные варианты каждого события. Когда сторонник копенгагенской интерпретации открыл ящик, кошка была жива, и он сказал:

«Расчеты показали, что вероятность такого результата составляла пятьдесят процентов»; когда ящик открыл нефизик, то сделал такой вывод: «Это живая тень кошки, которая является отражением реальной кошки». Сторонник Интерпретации Многих Миров прокомментировал следующим образом: «Ага! Я во вселенной, где есть живая кошка; в какой-нибудь другой вселенной в этот момент кто-то осознал, что находится во вселенной, где есть мертвая кошка». А вся хитрость-то в том, что в истории физики все это — лишь интерпретации. Эксперимент ни на йоту не отличается в пределах этих интерпретаций; меняется только смысл, который мы придаем данному событию. По крайней мере до сих пор. Каким-то образом мы проводим грандиозный эксперимент, показывающий, что количество Многих Миров определенным образом ограничено.

У Хелен челюсть отвисла.

— Значит, если эта теория верна, то возможно существование бесчисленного множества вселенных с разным прошлым? И может быть, сейчас между вселенными как раз устанавливается нечто вроде перегородки?

Я кивнул.

— Именно это я и имею в виду. Но многое из происходящего не подходит под нашу теорию. Почему невозможно позвонить в Америку? Предположим, мы с тобой встречаем разные варианты друг друга — Лайл Первый везет тебя в Сайгон, а Хелен Первая спасает меня в перестрелке в «Любопытной обезьяне», — но почему мы никогда не сталкиваемся сами с собой? И почему пересечения происходят время от времени, отчего не у всех нас есть множество прошлых, пока кто-нибудь не задаст нам вопрос?