Заглянувший. Исповедь проклятого - А. Райнер

Ведя затворнический образ жизни, я теперь много рисовал. Каждая картина – портрет любимой, только раз за разом она становилась менее узнаваемой. Память как будто постепенно стирала ее лицо, а глаза изображенной девушки получались и вовсе чужими. Но сдаваться я не собирался, внушив себе, что вскоре обязательно получится уловить ту черту, что отличает глаза любимой от всех остальных глаз, не значащих для меня ничего.

В детстве я пробовал рисовать вместе с ней. В голове возникали интересные образы и идеи, но, когда я пробовал перенести их на бумагу, руки не слушались. Получалось откровенно плохо и я перечеркивал свое творчество, ни разу так и не завершив ни один из рисунков.

Сестра уверяла, что нужно больше практики, что будет подсказывать мне и помогать. Но ее ведь никто не обучал и у нее всегда здорово получалось. Она сразу умела рисовать, как только ей дали в руки карандаши. В четыре года, пока остальные дети просто малевали в альбомах, сестра изображала вполне узнаваемых цыплят, лошадок, собак и кошек, нашу семью. Мама, наверное, до сих пор хранит ее детские рисунки. А я после ряда неудачных попыток бросил и уже не возвращался к этому занятию.

В мире духов переносить идеи на холст оказалось значительно проще. Самое главное – четко сформировать образ и сосредоточиться на результате. А если что-то пошло не так – всегда можно было «передвинуть» мазки или вовсе стереть неудачный фрагмент.

Увлеченный процессом я перестал выбираться из дома и только творил, творил, творил. Моя техника стала лучше, портреты становились объемней, но прекрасные незнакомые глаза неизменно отражали тоску. И тогда я спрашивал у этих глаз – что могло бы их осчастливить? А они только смотрели с многочисленных портретов, и в этом молчании было что-то опустошающее.

Иларем давно не навещал меня, но я был этому даже рад: не хотелось лишних расспросов. Это слишком личное. Никто не должен знать, что для тебя по-настоящему важно, иначе, это попытаются отнять. Даже лучшие побуждения негативно сказываются на попытках достичь счастье, так что лучше действовать одному. По крайней мере, больше некого будет обвинить в неудачах.

А неудачи преследовали меня.

В разгар одного из особо солнечных дней вдруг резко потемнело и раздавшийся грохот сотряс стены ветхого жилища. Отложив кисть и подойдя к окну, я увидел, как черный туман падает на траву и застилает реку, наполняя все мрачными оттенками. Густой едкий туман, который однажды я уже видел в адских чертогах Рохаса.

Небо трескалось, рвалось на лоскуты, осыпаясь черными хлопьями. Это было не просто зловещее видение. Это было реально!

– Я нашел тебя… – послышался леденящий душу шепот, – Нашел…

Некто пробирался сквозь черноту. Я чувствовал пульсирующий дух незваного гостя – он был голоден.

– Лжец, лжец! Он врал нам!

Я попытался куда-то переместиться, но не вышло. Добежав до двери, заперся, понимая, что это не лучшее укрытие. Если получится мысленно возвести защиту, нечто вроде щита вокруг жилища, то ветхие стены защитят меня. А если нет – придется спасаться бегством.

– Врал, что забрал тебя! Врал, что сожрал тебя, – шептал пришедший, скребясь о стены.

Я сконцентрировался на защите: никто сюда не войдет против моей воли, никто не причинит мне вреда! Запертая на засов дверь дернулась и начала прогибаться под натиском силы с обратной стороны. Доски затрещали. Сквозь щель просочилась черная дымка. Клубясь, она обволакивала мои ноги, поднимаясь по телу.

– «Иларем!» – позвал я, но мысль ударилась о прочие мысли. Что-то мешало ей добраться к другу. Он не выручит. Придется выпутываться самому.

«Никто сюда не войдет! Никто не войдет!» – я продолжал рисовать образ воздушного пузыря, внутри которого стоял этот крошечный деревянный дом, – «Я в безопасности, все хорошо».

– Вижу черные руки! Печать проклятья! – голос за дверью стал громче.

– Пошел прочь!

Стены дома затряслись, мебель загрохотала, картины попадали на пол одна за другой. Я приготовился встретиться с чужаком лицом к лицу.

– Тебе здесь не место, самоубийца! Не место! – голос взревел так, что дом чуть не развалился.

А затем все стихло. Туман развеялся, и комната вновь посветлела от солнечного света. Сегодня мне удалось сдержать враждебную сущность, но надолго ли она отступила? Сомневаюсь.

Этот случай выбил меня из колеи.

По началу я пробовал проанализировать услышанное. Кто-то врал, что уничтожил меня, но на самом деле отпустил. А теперь меня выследили и… что-то грядет. Кем же мог быть этот «кто-то»? Андрас? Или, может, какой-то другой дух, про существование которого я даже не знаю?

Чуть позже начало казаться, что произошедшее – очередная игра моего разума, новый эпизод, еще более реальный и устрашающий, чем те, что случались раньше. Что-то во мне снова переменилось и больше не хотелось заниматься живописью. Отныне десятки испорченных полотен казались напрасной тратой сил, которые никак не восполнялись. Я стал раздраженным. Вдохновение иссякло.

Я мечтал увидеть сестру, и мечта эта перерастала в жажду. Мое святое одиночество в постоянном ожидании и слепой надежде разъедало душу. В один из дней в голову пришла безумная идея – а если создать… её?

Ведь я могу создавать силой воображения предметы, огонь, пищу… Пускай на короткое время, но они появляются по моей воле! Выдуманное мною яблоко было даже вкуснее настоящего. Оно было таким, каким могло бы мне понравиться.

Так если я могу создать абсолютно все, чего пожелаю, почему же я не могу придумать себе приятную компанию? И почему я не додумался до этого раньше?! Да, идея казалась сложнее, чем все предыдущие, и куда безрассуднее, но теперь я не мог от нее избавиться. Такой замысел уже не выкинуть из головы.

Сутки я провел в беспокойстве. Насколько это правильно – придумать и соткать из воздуха точную копию сестры?

Правильность всегда казалась мне спорным понятием. Это некая мораль, принятая обществом в определенный отрезок времени. Наиболее показательны в данном случае обычаи древности. Например, существовало множество племен, в которых девочек лишали девственности с каменным изваянием или с животным. Древние отнимали младенцев у матерей и резали на алтаре в качестве жертвоприношения богам.

Когда-то считалось правильным иметь рабов – это являлось индикатором богатства и статуса. В средние века люди свято верили, что мыться вредно. Якобы чистое тело плохо сопротивляется болезням и становится слабее. Тогда же правильно было сжигать красавиц на костре, потому что эти «ведьмы» пробуждали в мужчинах похоть.

В Китае еще недавно уродовали женские ступни – ломали кости, сгибали и перебинтовывали, чтобы нога казалась меньше. Это считалось красивым, несмотря на то, что изувеченная женщина больше не могла ходить.

Правильно было лечить кашель героином, простуду – морфием, беременным врачи прописывали курить табак, а маленьким детям давать ложку алкоголя на ночь. Известно, что радиоактивные элементы входили в состав всевозможной косметики.