Заговор призраков - Елена Клемм

Что ж, слово короля давно уже не закон, но и с ним приходится считаться. Кошечке наняли кормилицу. А та, как выяснилось уже позже, тайком прикладывалась к бутылке. От ее молока у девочки начались колики. Вики плакала без умолку – ее пичкали микстурой с лауданумом. Она теряла в весе – ее закармливали жирными сливками.

Не было в жизни Альберта года страшнее. Он метался по Виндзору, не зная, молиться ли ему или снять со стены ружье и расстрелять Лецен и всю ее камарилью, прежде чем они уморят Вики. А жена лишь плечами пожимала. Лецен знает, что делает. Доктор Кларк знает, что делает. Сумасшедшая нянька Саути, что сидела у полыхающего камина в жару, тоже, очевидно, знает, что делает. У каждого из нас свои обязанности. Не мешай.

Но не тут-то было. Пускай англичане посмеиваются, что он, сентиментальный Vater, так носится со своими отпрысками, тогда как настоящий джентльмен только с картой отыщет дорогу в детскую. Ничего. Пусть зубоскалят. Это его дети. Его сын и его дочь. От них он никогда не отступится.

Скандалы принц-консорт ненавидел. Слишком часто и громко ссорились его родители, а он, карапуз трех лет от роду, рыдал до судорог, слушая, как они поносят друг друга. Еще в детстве Альберт усвоил, что нельзя кричать на свою жену. Это недостойно рыцаря. И всегда можно найти обходные пути.

Но смотреть, как угасает Вики! Слушать, как хнычет Малыш, отравленный молоком все той же пьяницы! Этого он не мог стерпеть. От его разгневанных криков дрожали стекла в часовне Святого Георгия. Без экивоков он обвинил королеву в том, что своим попустительством она убивает детей, и – о, чудо! – Виктория послушалась. (Страх, женщин пробирает только страх.) Лецен вернулась в Ганновер, нянек разогнали, а бразды правления в детской приняла фрейлина Сара Спенсер, леди Литтлтон. Ласковая старушка воспитала пятерых детей, а когда ей предложили позаботиться о принце и принцессе, даже прослезилась. Ей так хотелось услышать топот детских ножек!

И ему этого хотелось.

Перегнувшись через перила, он посвистел Эос, и борзая черной стрелой взлетела со второго этажа на третий. Но на верхней ступени замешкалась. Поскуливала, рассекала воздух хвостом, перебирала длинными ногами, но приблизиться не смела. Помнила, как утром хозяин отходил ее арапником – впервые за время их знакомства. И поделом глупой псине. Битый час заливалась в Зеленой гостиной, уставившись на окно, ничем не примечательное, за исключением разве что замызганного стекла. А если на охоте начнутся такие же фокусы? Она всех оленей распугает своим дурашливым лаем.

Помолчав для острастки, хозяин сменил гнев на милость и поманил собаку. Эос ринулась к нему, чуть не сбив с ног. Пританцовывала вокруг хозяина, ластилась. Улыбнувшись, Альберт потрепал ее по изящной голове. Верная Эос! Она сопровождала принца, когда тот прибыл на эти унылые, чуждые ему берега. Библиотекарь, лакей и борзая – вот и вся свита, которую Альберту позволено было привезти с собой из Кобурга.

Внезапно борзая подняла уши, вслушиваясь во что-то, различимое пока что ей одной. Шерсть на холке вздыбилась. Неужели опять за старое? Альберт нахмурился, готовясь сделать Эос еще одно внушение, как вдруг понял, что заставило ее насторожиться. Это был звук. Лишний, посторонний. Звук, которому никак не место в королевской детской.

Вот лопочет двухлетняя Вики, звонко, как ручеек у стен замка Розенау. «Лэддл! Лэддл!» – так она называет гувернантку. Нет на свете ничего слаще, чем ее голосок. Когда родилась Кошечка, Виктория, виновато улыбаясь, пообещала, что следующим будет мальчик. А ее муж в тот миг согласился бы еще на дюжину дочерей, лишь бы они были такими же, как Вики. Нежными, словно сердцевина розового бутона… пахнущими молоком с корицей…

Но жена не обманула. Следующим родился мальчик – Альберт Эдуард, малыш Берти, наследник престола. Что это за мальчик! Спокойный, улыбчивый, он ловит каждое слово отца. Берти вырастет послушным сыном, отрадой родителям.

Годовалый Берти заливался веселым смехом, перекрикивая сестру, но звон детских голосов не мог заглушить гудение голосов взрослых. Кто-то переговаривался в детской, и переговаривался напряженно.

Шаги Альберта сделались тише, мягче. Подслушивать под дверь детской, конечно, моветон, но в прошлый раз он именно так вычислил няньку, посмевшую сказать, что принца с принцессой плохо кормят. Что, дескать, за еда такая, галеты да бульон? Где деликатесы? За свою дерзость дуреха поплатилась местом.

Альберт заглянул в приоткрытую дверь. В плетеном кресле у окна сидела леди Литтлтон – кругленькая, точно булочка, как всегда в опрятном платье и чепце. У ее ног возились Вики, посасывая коралловую погремушку, рядом ползал Берти, настойчивый, как майский жук. Вот он добрался до кресла напротив и вцепился в чью-то серую, расшитую вульгарными розами юбку – чью же?

– Я не ослышалась, мисс Тревельян? Вам требуется… предмет туалета его королевского высочества? – вопрошала статс-гувернантка.

– Ну да.

– А вы уверены, что нам не обойтись одним лишь зверобоем на подоконнике? И тем истыканным булавками овечьим сердцем, которые вы закопали в кадке с пальмой?

– Так было бы спокойнее, миледи.

Альберт открыл дверь пошире, хотя и так знал, кого увидит. Мало того, что негодница вновь забрела в его дом. Она еще и сидела! Сидела в присутствии принца крови – и это при том, что даже кормилицам было велено стоя прикладывать детей к груди. Видимо, поездка в королевском ландо, пусть и краткая, нагнала на девчонку спеси.

– Я прослежу за тем, чтобы обе колыбели ежедневно обмахивали Библией. Скажем, в восемь утра и в восемь вечера, после ванны, – придворная гувернантка во всех обстоятельствах сохраняла деловитость. – Четырехлистный клевер мы закажем в Ирландии, хотя не знаю, как скоро его привезут… Но это? Сомневаюсь, что его королевское высочество согласится на вашу просьбу. Всякого рода обряды ему не по душе.

– Понимаю, миледи, – улыбалась рыжая бестия. – Но если спрятать нижнее белье отца в изножье кроватки, никакая нечисть к ребенку не подступится. Так в народе говорят.

– Что ж, я попрошу его камердинера…

– Не утруждайте себя, миледи. Девушка может лично высказать мне все, что пожелает.

Рыжей хватило ума, чтобы вскочить и сделать книксен, но любезности припозднились. Ее стараниями детская напоминала шатер в цыганском таборе. Куда ни посмотри – наткнешься на амулет. Даже с кисейного полога над колыбельками свисали нитки бус. А в простенке между окнами виднелся обращенный вершиной вниз треугольник, состоявший из букв. В этой тарабарщине угадывалось слово «Абракадабра», начертанное углем прямо на обоях.

Принц ослабил шейный платок и сразу же почувствовал, как в голову ударила кровь. Невероятно! Эта дрянь прикасалась к его детям. Прикасалась пальцами, измазанными в соке ядовитых трав, учила Вики твердить галиматью, набивала головку девочки языческой шелухой. И все это – под носом у него, у отца!

– Как, вы побледнели? А я уж было подумал, что наглости вам не занимать – не всякая посмеет превратить детскую в балаган. И какую детскую! Вот это что? – Он шагнул к окну и двумя пальцами снял с гвоздя пучок сухих трав.