Право на возвращение - Леон де Винтер

Прессер привез его в отель на 63-й улице, с трудом пробившись сквозь забитые транспортом магистрали под вопли сирен пожарных машин и тысяч неистовствующих клаксонов. Был канун Рождества, город сиял, украшенный миллионами огней, красными и зелеными лентами и хрустальными ангелочками. Он мог оставаться в отеле, сколько его душе угодно; прекрасное обслуживание, ресторан, такси — все счета оплачивал Прессер. Перед дверями отеля, на ледяном, пронизывающем ветру, оба по-калифорнийски легко одетые, они обнялись и расстались. В номере на двадцать третьем этаже — превосходное число! — Брам нашел конверт, в котором лежала черная мастер-карт от «Сакса»,[40]Пятая авеню, с запиской от Прессера: «Дорогой Эйб, порадуй меня и постарайся потратить все деньги с этой карточки, она — безлимитная. Твой друг Стивен».

«Сакс» был открыт допоздна; на всех этажах нарядные покупатели осторожно пробирались меж кашемировых жилеток, платиновых запонок и веджвутского фарфора. Брам купил себе черное зимнее пальто, черные горные ботинки, черные перчатки и черный шарф, все было запаковано в шикарную рождественскую бумагу, испещренную значками «Сакса».

Назавтра он прошелся с утра по южным аллеям Центрального парка до Бродвея и купил в каком-то магазине для спортсменов и туристов карманный фонарь «Мэглайт», такой же, как когда-то был у него дома, швейцарский нож, моток веревки и тяжелую бейсбольную биту. Потом, воспользовавшись кредитной карточкой «Сакса», снял в прокатной фирме «хонду». В полчетвертого у него назначена была встреча в Принстонском банке.

2

В Тель-Авиве, в тесной кладовке на первом этаже дома, где они жили с отцом, Брам в течение двух лет после возвращения из Америки занимался поисками «соображений, помогающих пролить свет на факты», — как он сам себе объяснял это. Под это дело он занял кладовку соседки снизу, поставил там компьютер «Эппл», холодильник с водой, водкой и колой, установил суперскоростной интернет и повесил на стену семь досок. Семь разных теорий. Работал он по ночам, ни слова не говоря отцу о своих изысканиях.

Кладовка была его храмом.

Семь досок, пятьдесят на пятьдесят сантиметров, заполненных карточками, заметками, распечатками, картами, фотографиями.

Первая: ушел из дому, вышел к дороге, попал к педофилу, потом убит?

Вторая: ушел из дому, на дороге был сбит автомобилем, водитель в панике увез тело и где-то спрятал?

Третья: ушел из дому и утонул?

Четвертая (вариант первой): умышленно похищен педофилом и убит?

Пятая: умышленно похищен педофилом и продан?

Шестая: украден профессиональным похитителем детей и продан бездетной паре?

Седьмая: похищен по неизвестной причине, возможно, ради денег?

Исчезновение могло произойти двумя возможными путями: ушел сам или кем-то украден. Две исходных концепции, которые можно было рассматривать отдельно.

Главная слабость гипотезы самостоятельного ухода состояла в следующем: мог ли Б. в те несколько минут, пока Брам разговаривал с Балином, пройти сквозь лес, окружавший дом? Брам всегда в этом сомневался. Он не мог представить себе, чтобы Б. не отозвался на его крики, хотя и предполагал, что Б. страдает легкой формой эпилепсии или, по крайней мере, рассеянностью, такой сильной, что она мешает ему реагировать на внешние раздражители. Лес, окружавший громадный дом, был дважды прочесан полицией с ищейками, но малыша они не нашли.

Брам сам, не обнаружив малыша в комнате, совершил непростительную ошибку, когда побежал искать его по дому. Надо было бежать на улицу и звать его. Он поступил неверно, потому что попал под влияние случившегося днем, потому что боялся, как бы малыш не забрался на чердак и не подошел к дыре в полу; таким образом, он потерял драгоценное время.

Брам был убежден: если бы он сразу побежал на улицу, малыш нашелся бы — в обоих случаях, так что винить во всем мог только себя.

План дома и леса он повесил над компьютером, рядом с картой окрестностей и картой штата Нью-Джерси. Количество вариантов семи основных моделей, базирующееся на двух концепциях, было колоссальным, но все строилось на железной логике: он должен был выйти на улицу и искать малыша, вместо того чтобы, стоя на чердаке, пялиться на дырку в полу.

На третий день после исчезновения малыша его допросили в полиции: они собирались искать тело в реке, а для этого нужны были аквалангисты, которые стоили бы штату несколько тысяч долларов. Он присутствовал при том, как собака унюхала следы Б. возле берега, но Брам сказал, что двумя неделями раньше они с малышом гуляли в лесу и стояли у реки. Даже теперь он все еще чувствовал стыд, когда вспоминал о допросе. Не только из-за абсурдности ситуации — он оказался подозреваемым, — но из-за мучительных воспоминаний о своем собственном идиотском поведении. Телефонный звонок. Он выходит на улицу. Чудесный вечер. Звонит старый приятель. Ицхак Балин. Будущий министр израильского правительства.

За то время, что он провел в кладовке дома в Тель-Авиве, он начал сомневаться в концепции самостоятельного ухода. Он не мог себе представить, чтобы Б. по собственной инициативе покинул дом. Конечно, его увели, у малыша было богатое воображение, но он предпочитал не отходить далеко от родителей. Ключ к загадке — в ране, полученной Хендрикусом. Он был убежден, что пса кто-то ранил. Неделями он раздумывал над тем, не был ли Хендрикус сбит машиной. Он консультировался с ветеринарами и жалел только об одном: что не сфотографировал Хендрикуса, как только все это случилось. Много о чем он не подумал в тот момент. Каждой из семи моделей он уделил равное внимание, но одна из последних — пятая, шестая или седьмая — казались наиболее вероятными.

Его отец безмятежно спал наверху; город — замерший под тяжким покровом южной ночи лабиринт запертых домов и квартир — походил на ярко освещенную свалку старой мебели. А он разглядывал на экране компьютера фото своего дома в Принстоне. Папка с документами о покупке дома была упакована в один из ящиков, посланных морем назад, в Тель-Авив, — их брак предполагал равные права на собственность, и Рахель за время его долгого отсутствия продала дом и вывезла все вещи. Почему она оставила ему вещи и игрушки малыша? Не то чтобы Брам терял покой, когда время от времени натыкался на них, но приходил к заключению, что ничего из того, что было связано с Б., того, что Б. носил, того, чем он играл — оружие, куча оружия, — ничего не пропало, ничего не было выброшено. В Принстоне он сложил вещи в картонные коробки и оставил их в кладовке, а Рахель послала их на квартиру к Хартогу, как только Брам там объявился, — очевидно, чтобы он не забывал о потере. Она-то должна была понимать, что он никогда не сможет этого забыть. Попытка свести его с ума? А зачем — он и так не вполне адекватен.

Брам никогда не заглядывал в коробки — этого он не смог бы пережить. Ему больно было их видеть, но они помогали сохранить живое ощущение, что Б. на самом деле несколько лет провел в этом мире, что он не был вымыслом, абстракцией. Вид коробок он еще мог перенести. Под запретом были фотографии Б. Он не сможет жить, если не расследует причин исчезновения малыша. Так первый разумный человек, не в силах справиться с непознаваемостью Вселенной, выдумал, чтобы не сойти с ума, Бога и принялся молиться Ему. Вместо молитв Брам проводил время за компьютером, поддерживая в себе уверенность, что когда-нибудь он выяснит, что же произошло 28-8-2008 года в 18.18 на Гудхилл роад, # 282. Бесчисленное множество людей тратят свое время по вечерам и ночью на сетевые игры — он тратил время на священный поиск.