Модель - Николай Удальцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дуре хватает глупости только на то, чтобы не понять своего несчастья.
Не произошло ничего невероятного.
Просто прошло не так много времени, и Бау нашла свой позор…
— …Вы говорите, что люди не должны делать глупостей… — начала Бау не знаю — что и не помню — по какому поводу. Но остановилась, встретив мое молчание.
А молчал я по одной-единственной причине — того, что люди не должны делать глупостей, я никогда не говорил.
Для того чтобы говорить такое о людях — нужно быть о них чересчур высокого мнения: глупость — явление человеческое.
А заодно говоря, что люди не должны делать глупостей, нужно быть очень высокого мнения о себе самом…
…Все получилось довольно просто.
Я еще продолжал лежать в постели, когда, уже присев на край и надевая трусики, Бау сказала:
— Я замуж выхожу.
За Вовочку.
Я такая счастливая… — она сопроводила эти слова таким красноречивым многоточием, что сомневаться в этом было как-то двусмысленно.
И мне пришлось в первый раз сделать то, что я, в последующее время, вынужден был делать довольно часто.
Промолчать.
Хотя ответ у меня был:
— Какая гадость…
…Женщины молчат — когда ничего не могут сказать.
Мужчины молчат — когда ничего не могут поделать…
…Дело в том, что этого Вовочку я знал, как знал всех, кто ее окружал.
Причем не сиюсегодня, а самого детства.
Репутация у него была — так себе, но сам он был еще никчемней.
Человек — это то, что ему удалось из себя сделать.
Хотя, возможно, человек — это то, что ему сделать из себя хотелось.
Вовино малоумство оказалось больше предоставленных ему возможностей.
И мимо своих возможностей он прошел мимо.
Окончив школу, то есть войдя в тот период жизни, когда жизнь, собственно говоря, и начинается, потому что начинается период самостоятельных решений, многие Вовины одноклассники пошли в институты и университеты, а Вова пошел драить ствол танковой пушки.
И служба в танковых войсках оказалась его единственным достижением, которым он гордился; даже не гордился — хвастался.
В танковые войска Вова попал по призыву, то есть случайно.
И, как всякий ничтожный человек, он не отличал случайностей от закономерностей в своей жизни — ничтожества, не сделавшие ничего существенного в своей жизни, искренне гордятся сделанным другими.
Я так и не понял: что Бау нашла в Вове.
В нем не было ничего демонического, кроме рогов, разумеется.
Вова был собой вполне доволен.
В то время.
А потом, сойдясь с Бау. он так и оставался никем; и когда я рассказал о нем журналистке Анастасии, то закончил словами:
— Есть же люди, гордящиеся тем, что гордиться им нечем. — Анастасия сказала:
— Вообще-то, ему есть чем гордиться.
— Чем? — не понял я.
— Рогами от тебя…
…До мысли о том, что для мужчины унизительно делить женщину с ничтожеством, иногда бывает еще очень далеко…
— …Мой Вовочка, конечно, видит во мне недостатки, но говорит, что я — лучшая на свете, — сказала Бау, в очередной раз напомнив мне о существовании этого оболтуса; и я в очередной раз ничего не ответил…
…Но как-то спросил Ивана Головатого:
— Как по-твоему, для женщины хорошо встретить мужчину, видящего ее недостатки, но считающего ее лучшей?
Иван — поэт, и ответы у него — соответствующие:
— Для женщины хорошо встретить мужчину, не видящего ее недостатков…
…Впрочем, глупый человек бывает так глуп, что от своей глупости не терзается.
Учиться Вова так и не пошел — посчитал, что ума ему хватает без учебы.
Тем, кому не хватает ума развивать свой ум, остается одно — развивать свою глупость.
И первое, что он сделал — нацепил на шею православный крест из турецкого золота, которое золотом, собственно, не было.
Впрочем, и крест на Вовиной шее не был православным, потому что Нового Завета Вова не читал, так как вообще читал мало, и потому он оказался таким же не нужным православию, как и православие ему.
Когда глупость свела Бау с Вовой, первое, что предложил ей Вова, это обвенчаться.
И она рассказала мне об этом:
— Правда здорово, дядя Петя.
— Попроси его, — сказал я, — пусть он перечислит тебе десять заповедей и вспомнит семь смертных грехов.
Если он этого не сможет — венчаться будет не здорово, а смешно…
…Я давно заметил, что о Боге больше всего рассуждают те, кто не сумел освоить школьную программу.
Мне трудно себе представить, но я понял бы человека обладающего обширными знаниями, но считающего, что знания не способны объяснить окружающее происходящее — и оттого обращающегося к Божьим свершениям.
Но когда о Боге говорит человек, не помнящий, что такое логарифм, таблица Менделеева или генетика, мне становится смешно и грустно одновременно…
…Как-то на московской набережной я разговорился с казаком, поигрывающим, наверное, настоящей саблей и позвякивающим орденами, нарезанными из жести консервных банок:
— Мы — Божьи воины, — сказал мне казак, — будем учить зарвавшихся москвичей Божьей истине.
И я решил уточнить его ориентированность в мироздании:
— А что такое синус?
— Наверное, гадость какая-нибудь, — казак поморщился, в душе прокляв москвичей, разносящих по миру моральную заразу. И я не стал развращать его переокрепший разум, упростив разговор до максимума:
— Назови мне трех поэтов «Серебряного века», — чем заставил казака задуматься надолго, и его раздумье напоминало стояние автомобиля в пробке. И только после невероятного умственного переутомления, он выдал:
— Пушкин.
— На каком химическом элементе строится биологическая жизнь животных? — Мне казалось, что даже школьные недотепы знают, что жизнь на земле углеродная, но недотепство оказалось непреодолимой чертой для человека, приехавшего с нагайкой учить москвичей уму-разуму.
После молчания, вызванного то ли сложностью вопроса, то ли удивлением от того, что такой вопрос вообще существует во вселенских безднах, казак, которому явно было легче огреть кого-нибудь плеткой, чем отвечать на вопросы, — при условии, разумеется, что он будет уверен в том, что не получит такой же плеткой отмашку, высказал: