Проклятая звезда - Джессика Спотсвуд

— Иногда лучше дать себе и другим время остыть, — соглашается со мной Финн. — Может, до завтра все обиды забудутся.

Почему-то я в этом сомневаюсь.

— А вы с Кларой часто ссоритесь?

Финн, скривившись, кивает:

— Часто. Она обвиняет меня в том, что я — умник, который вдобавок любит командовать, можешь себе представить?

— Ни за что! — смеюсь я и беру его за руку. — Я хочу еще немного поговорить с тобой об этом шпионаже. Мне не совсем спокойно…

— Что бы ты сделала, если бы я запретил тебе ездить в Харвуд? — перебивает он, поднимая брови.

— Ты никогда не станешь ничего мне запрещать, — говорю я, наморщив нос. Это одно из тех качеств Финна, которые мне особенно нравятся.

— Вот именно! Я надеюсь, что могу рассчитывать на такое же уважение с твоей стороны, — говорит он.

— Конечно же, я тебя уважаю. Не глупи! Ты же самый умный из всех, кого я знаю. Ну, может быть, исключая Тэсс. — Я делаю глубокий вдох, поправляя на нем жилет, который он в спешке застегнул не на ту пуговицу. — Я просто боюсь. Я не хочу тебя потерять.

— А ты и не потеряешь. Но ты должна позволить мне рисковать, Кейт, так же, как рискуешь ты сама.

Он тянет меня в свои объятия, и на этот раз я прижимаюсь к нему. Тревога распускается во мне черным страшным цветком. Не думала, будто что-то может сравниться для меня со страхом потерять сестер, но потерять Финна я боюсь не меньше. Что, если я никогда больше не услышу теплый шелест его смеха, не смогу поговорить с ним, поцеловать его?

Страшная картина мира, в котором нет Финна Беластры, потрясает меня. Я люблю его. Я это знаю. Я оплакивала наш несостоявшийся брак, боялась, что Финн никогда не простит меня или что мы не встретимся много-много лет. Но я знала, что в Чатэме он вне опасности, я могла представить, как проходят его дни, как он учит мальчишек, сидит в церкви рядом с Братом Ишидой, ужинает вместе с сестрой и матерью. Я могла воссоздать в уме всю его жизнь, пусть даже не являясь больше ее частью. Но ужасный образ мертвого бледного Финна, похороненного, как мама, на каком-нибудь кладбище, я вынести не могу.

От внезапно подступившей паники я не могу дышать, не могу думать. Я не могу потерять его. Просто не могу.

— Кейт!

Финн одним пальцем приподнимает мой подбородок, и я целую любимого. Я целую его так, словно разобьюсь на тысячу осколков, если этого не сделаю, словно мои губы могут защитить его от любых опасностей. Когда Финн отстраняется, у меня на глазах выступают слезы, и я опускаю голову, чтобы он ничего не заметил.

— Тебе пора, — говорит Финн. — Мы скоро увидимся, обещаю.

Я цепляюсь мизинцем за его мизинец. Цепляюсь за малюсенький кусочек теплой веснушчатой плоти.

Я киваю, притворяясь, будто верю ему. Но он не может обещать ничего подобного. Ни один из нас не может.

На следующий день мы с Алисой и Мэй отправляемся раздавать продукты беднякам. Во всех семьях, которые мы навещаем, прочно поселилось недовольство. Матери выглядят издерганными и обеспокоенными. Роптать в открытую они не смеют, лишь рассуждают вслух, сколько их семьи протянут на супах из этих овощей. Девушки, которые еще на прошлой неделе работали продавщицами, зыркают на нас и, еле сдерживаясь, отложив свое шитье, выбегают вон.

Понимая, что в конце недели некоторые из этих людей лягут спать голодными, я ощущаю укол вины. При всех моих тревогах на их месте мне никогда не быть. Что еще мы можем сделать, чтобы помочь им? Станет ли их семьям легче, если мы ввяжемся в войну с Братьями?

Если дома мужчины, то они не молчат. Отцы жалуются на тяжкую долю, возмущаются брешью, которую пробили в семейном бюджете новые вердикты Братьев; убеленные сединами деды отпускают шуточки насчет того, что им придется вернуться на работу. Не раз и не два при нашем появлении люди засовывают за диванные подушки газету, и я знаю, что это — вовсе не рупор Братьев «Нью-Лондонский Страж». С одной стороны, я боюсь за этих людей, но с другой — их недовольство внушает мне надежды на перемены. Быть может, они наконец-то увидели жестокость Братьев.

— Благодаря десятине, которую мы платим, в казне предостаточно денег! — Мистер Брук обычно весел, несмотря на сломанную ногу, из-за которой он не может ходить на работу на завод, — но только не сегодня. Он сидит в крепком синем кресле, больная нога вытянута на оттоманку, за спиной в углу стоят деревянные костыли. Его семья занимает половину дома из бурого песчаника на задворках торгового района.

— Заметьте, я не считаю, что девушки должны носиться по городу или работать в неподобающих местах. Моя Молли работала в цветочной лавке сразу за углом, знаете ли. А то, что она немножко льстила мужчинам, которые своим женам цветы выбирали, так это ж чтоб торговля лучше шла, разве нет? Так она и продавала больше любой другой девчонки.

— Папа, хватит! — вступает Молли, пригожая девушка с испуганными васильковыми глазами. — Хочешь, что ли, чтоб меня арестовали?

— Мы никому не скажем, — обещаю я, и она снова принимается стучать вязальными спицами.

Мистер Брук хмурится.

— Я ничего такого не имел в виду. Молли — хорошая девушка.

— Конечно, хорошая, — улыбается Мэй.

Алиса, как всегда, только фыркает.

Говорят люди и о пропавших девушках — о девушках, в которых Братья заподозрили прорицательницу. Сестры Чен шепчутся о кузине их подружки, которой приснился странный сон. Соседи начали об этом судачить, явились Братья, увели девушку и велели семье забыть, что у них была дочь и сестра. Как будто это вообще возможно!

Получается, что арестовано уже десять девушек.

Весь день мы будто ходим по лезвию ножа, балансируя на тонкой грани между сочувствием нашим подопечным и критикой Братства. Завершив, наконец, последний визит и забравшись в карету, я поворачиваюсь к Мэй:

— Как ты думаешь, так повсюду?

Мэй кивает.

— Мой брат говорит, люди толкуют о демонстрации протеста.

— Такого ведь раньше никогда не было, да? — Прожив всю жизнь в провинциальном Чатэме, я не могу быть полностью в этом уверена.

— С тех пор как Дочери Персефоны были у власти — никогда, — говорит Мэй. — И нам всем прекрасно известно, что тогда произошло.

Неподалеку от монастыря карета вдруг с толчком останавливается, и Мэй съезжает с сиденья на пол. Наверно, Роберту пришлось резко затормозить, чтоб не наехать на кого-нибудь, думаю я и жалею лошадей, рты которых, скорее всего, пострадали от уздечек, но тут…

— Смотрите! — Алиса дрожащим пальцем показывает в окно.

Ушица полна черных карет с золотой эмблемой Братства. Сердце подпрыгивает у меня в груди. Я насчитала шесть карет — значит, Братьев минимум человек двадцать. Раз их так много, значит, стряслась беда.